Изменник

Степан опять искоса посмотрел на Шурку, увидел ее как то сразу с головы до ног, ободрился и рассказал подробно об этом непонятном исчезновении переводчика, курил с большим удовольствием и закончил теперь оправданиями: «Искали мы его два дня… и две ночи; весь лес прочесали там, где он пропал, кричали и стреляли… нет… как сквозь землю провалился! Боюсь я, господин комендант, что он попался партизанам! думаю так: пошел он за нуждой, не успел штаны снять как следует, а они на него и накинулись и с собой увели на свой остров сволочной! Не иначе, а то нашли бы мы его, живого или мертвого… вот какие наши дела! дела прямо таки очень удивительные!»

И опять Степан удивлялся спокойствию Галанина, который, видно даже его перестал слушать, думал и чем-то своем, но, посмотрев на Шаландина, сразу встал, увидев его злое лицо, ждал наказания и даже свою папиросу осторожно пальцами притушил и в карман спрятал… Что же, знал, что был кругом виноват, неприятно было только то, что все это объяснение происходило в присутствии этой Шурки… но выхода не было… и, неожиданно выход нашел Галанин и тем спас положение:

«Ничего, Степан, не расстраивайтесь! всю эту историю я понимаю очень хорошо, как будто сам там присутствовал… Я вам, Петр Семенович, потом все объясню… Жуков не виноват! Он не Бог и не мог всего предвидеть! Его готовность взять всю вину на себя очень похвальна, но, повторяю, он не виноват! Ну… хорошо… сначала покончим с тобой, Шурка! Оказывается твой приезд сюда сейчас кстати! Во время ты по мне соскучилась! Потому, что теперь я остался без домработницы! Вера останется и дальше переводчицей, она превосходно справляется со своей работой! Кирш ею не нахвалится, а мне надоел этот солдатский паек! Хочу русских щей с мясом! Позовите сюда Веру Кузьминичну, Степан!»

Вера, тревожная и грустная, смотрела в холодные, чужие глаза, украдкой наблюдала за худенькой маленькой девушкой, которая ей лукаво улыбалась, слушала враждебный голос: «Так значит, вы поняли меня хорошо? Вы мне нужны здесь! работа ответственная и вы с ней справляетесь превосходно! Уж не знаю как вас и благодарить… жалованье увеличу! будете получать, то что раньше получал этот несчастный Еременко! Он больше не вернется никогда! Покажите Шурке все у меня и объясните ей работу, как варить ваши замечательные щи! Шурка, иди вместе с Верой Кузьминичной, хорошенько отдохни, поешь и принимайся за работу… Да… вот что еще! У тети Мани, наверное, найдется место, что бы спать для этой девчонки! Попросите ее от моего имени у меня она спать не будет, не хочу сплетен в городе! Тем более, что эти сплетни, были бы совершенно необоснованными! Шурка — моя приемная дочь! и это должны иметь ввиду все! Можете идти обе… Шурка, а огурцы у тебя есть? Шурка развязала свой мокрый узелок, вытащила оттуда огурцы, смеялась радостно: «Чуть было от страха не забыла… уже выбежала из комендатуры майора, вспомнила и вернулась… хорошие… на зубах хрустят! Кушайте на здоровьице…» Вышла за Верой, ласково улыбнулась Степану, который, стал, вдруг, веселым и не знал отчего! Думал сначала, что потому что ему удалось вывернуться с этой историей с переводчиком, а потом понял… весело было ему, потому что была весна… потому что он был молодой… сильный… потому что Шурочка оказалась совсем не полюбовницей Галанина, а приемышем товарища белогвардейца и, главное, потому что она так ласково ему улыбнулась!

Галанин долго молчал, когда остался наедине с Шаландиным, смотрел сначала на огурцы, которые сохли на столе, потом подошел к окну и внимательно посмотрел на кресты на немецком кладбище под липами! «Петр Семенович я должен вам объяснить… дело вот в чем… Еременко перебежал к партизанам. Он изменил всем, немцам и нам с вами! Все-таки я не думал, что он пойдет на такую подлость! Жестоко ошибался… ничего… теперь надо будет его поймать во что бы то ни стало… и повесить! Здесь на площади, под липами! Слушайте же, как было дело…»

* * *