Изменник

— Я не могу рассказать. Это слишком… — и Анна чувствует, что краснеет.

— Личное? — смеясь, спрашивает Ирина, и Анна тоже смеется.

— Что-то вроде этого, — кивает она.

— Тогда я надеюсь, что часть счастья перейдет на меня. Немного личного счастья мне не помешает. И наконец-то, Аня, ты выглядишь повеселее. А то в последнее время была мрачнее тучи.

— Правда? — поспешно спрашивает Анна. — Странно. У меня все хорошо.

Ирина потягивается, разглядывает свои ногти, а потом быстро взглядывает на Анну.

— Сколько лет мы уже работаем вместе? — задает она вопрос.

— Не знаю, лет пять, наверное.

— Вот именно. Поэтому я немного тебя знаю. И если один день ты вся светишься от счастья — а так продолжалось не одну неделю, благодаря ребенку, — а на следующий приходишь с напряженным выражением лица и вздрагиваешь, стоит кому-нибудь хлопнуть дверью, наверное, я могу догадаться, что у тебя что-то случилось. Что-то плохое, — тихо добавляет она, внимательно глядя Анне в глаза.

— Ира…

— Не волнуйся, я тебя ни о чем не спрашиваю. Не думаю, что кто-то еще заметил. Уж точно не наша дорогая заведующая, ослепленная собственным блеском руководительница нашего образцово-показательного заведения, потому что в людях она совершенно не разбирается. Алла вся в себе, а остальные не слишком хорошо тебя знают. А вот дети заметили. Маша из твоей группы всю неделю от тебя не отходит, а до этого она уже начала привыкать к другим детям.

— Ты слишком многое замечаешь, Ира.

— И всегда замечала. Это очень неудобно. Наверное, поэтому у меня и нет мужчины. Черт, ноготь треснул. В морозы у меня всегда так. У тебя, случайно, нет пилочки?

Анна роется в сумке, опустив голову.

— Вот, возьми, — наконец говорит она.

— Спасибо. Побереги себя, Аня. Тебе еще рожать, и вообще.

— Я постараюсь.

Когда Анна приходит домой с работы, ее встречает Андрей, чисто выбритый. Она прижимается к нему, трется о щеку и вдыхает запах его кожи.

— Ты такой милый и гладкий.

— Я понял, что борода мне не идет.

— Это хорошо.

— Как прошел твой день?

— Неплохо. Дети лепили снежную крепость. Ты не представляешь, сколько полезных навыков они при этом развивают. Пространственное воображение, умение делать расчеты… Правда, все кончилось слезами, потому что у всех промокли варежки. Мы развесили их сушиться на батарее, и получился целый ряд почти совершенно одинаковых варежек. Родители как бы должны пришивать на них метки, но ты знаешь, как оно в действительности. Всем до лампочки, сколько бы объявлений Морозова ни повесила. Все матери отрабатывают дополнительные часы, или работают в две смены, или бог знает что еще, — только времени у них нет. А когда пришло время забирать детей домой, кому-то достались чужие, кому-то с дыркой на пальце, в итоге все между собой переругались. Но слушай дальше. Морозову посетила очередная блестящая идея: раз дети учатся делать снежные кирпичики, значит, этим нужно воспользоваться, чтобы научить их кооперации, как при работе на конвейере.

— Я полагаю, это и правда учит их кооперации, — говорит он.

— Да конечно, учит, но почему все должно делаться ради чего-то еще? Почему нельзя чем-то заняться ради самого этого занятия?

— Думаю, об этом стоит спросить Морозову, наверняка у нее есть готовый ответ.

— Я даже не сомневаюсь. Наверняка она уже вписывает его в свою диссертацию, пока мы тут с тобой беседуем.

Но под поверхностью их внешнего диалога происходит другой, скрытый, невысказанный:

— Есть новости?

— Нет, никаких.

— Шесть дней прошло. Могли бы хоть официальное письмо прислать в подтверждение звонка.

— Они нарочно заставляют меня нервничать.

— Но хоть что-то мы можем сделать?

— Я написал еще один вариант письма.

— Андрюша, не отправляй его. Пожалуйста.

— Хорошо, тогда скажи, что я должен сделать? Смириться с тем, что я больше не врач? Позволить им отнять у меня профессию, как игрушку у ребенка, который плохо себя вел?

— Андрей, пожалуйста. Пожалуйста, не надо злиться на меня.

— Я на тебя не злюсь. Как ты могла такое подумать?

— Прости. Я просто устала.

— Конечно. Ты же весь день работала.

Они садятся ужинать. На столе стоят Ленины розы, они полностью распустились, но совсем не пахнут. Анна сварила овощной суп с клецками, поставила тарелку с нарезанной колбасой. Она добросовестно ест, хотя совсем не голодна. Андрей оставляет половину супа в тарелке. «Ему нужно выйти прогуляться, — думает она. Ничего страшного от этого не случится. Неудивительно, что у него нет аппетита — целыми днями сидеть в квартире!»

— Может, пойдем погуляем после ужина? — спрашивает она. — Подышим воздухом.

Он взглядывает на нее с удивлением.

— Ты же устала, — говорит он. — Ты весь день была на ногах.

— Я бы немного прошлась. Ты сегодня никуда не ходил? — как бы между прочим спрашивает она, убирая со стола тарелки.

— Нет.

В сотый раз она прокручивает в голове телефонное сообщение. Она заставила Андрея повторить его слово в слово. Он специально обучен запоминать такие вещи: не один год выслушивает перечисление симптомов, прежде чем поставить диагноз.