Изнанка

То, что он пришёл, показалось Алёне одновременно насмешкой и глотком кислорода. Той единственной ниточкой, которая была способна заставить её выйти из раковины, в которую она уже почти забилась. Сейчас так хотелось остаться в одиночестве, пожалеть себя и пострадать. Сделать то, что самой Алёне казалось слишком чужеродным. И только Никита был тем поводом, ради которого стоило отложить пару дней страданий хотя бы на десять минут.

Она зашла в ванную, наскоро умылась ледяной водой, чтобы хоть немного прийти в себя. В зеркало не смотрела — боялась увидеть жалкое, лохматое чудище, которым и была в данный момент. И вышла из квартиры к Никите.

Он ждал, стоя возле скамейки у подъезда, которая, на удивление, была пустой. Ещё вчера она бы сотню раз подумала прежде чем появляться с Никитой на людях, где вездесущие старушки-болтушки наверняка бы их увидели. Сейчас стало как-то всё равно. Даже наоборот, возникло желание, чтобы все кругом знали, что она хоть кому-то небезразлична.

— О чём поговорить собрался? О том, как тебе жалко тётю Алёну? — плюхнувшись на лавку и вытянув ноги, в которые и уперлась взглядом, спросила она, чувствуя себя неуютно.

Сын той женщины, что все эти годы называлась её подругой, а теперь увела у Алёны мужа, пришёл к ней поговорить, а она не прогнала его взашей, а собирается поплакаться ему на свою судьбу.

— Они уже сказали?

Алёна едва не поморщилась, услышав это слово — «они». Блин, и как же это всё мерзко. Они. Ну надо же!

— А ты знал?

— Догадывался.

— М-м-м. Почему не поделился со мной?

— Чтобы ты меня пристрелить захотела за дурные вести?

— Глупый.

Алёна покачала головой, перевела взгляд с растоптанных кедов на Никиту. Серьёзный, смотрит внимательно, и как будто даже с осторожностью. Словно Алёна — хрустальная ваза, стекло в которой треснуло, и она может сломаться в любой момент. И таким он в этот момент показался близким, что в душе что-то противно заскребло. Во всём случившемся, Никита единственный думал о том, что она чувствует. Волновался и переживал. И пусть это хоть трижды было продиктовано целями, которые он преследовал, Алёне так нужно было понимать, что кто-то действительно заботится, насколько ей сейчас может быть хреново.

Или просто ловит момент, потому что тоже был заинтересован в случившемся? Впервые за это время Алёна подумала, что Никита тоже мог быть в этом замешан. И это подозрение её будто ледяной водой окатило. Нет, она отказывалась верить, что её настолько повально окружают гонд*ны и предатели.

— Никит, как это случилось? Я не пойму.

Ей даже не стыдно было за растерянность, которая звучала в голосе. Нечего было стыдиться.

— Не знаю. Сам в шоке.

— Правда?

— Думаешь, вру?

— Нет. Не думаю. Но тебе-то чего шокироваться? Мама счастье своё нашла.

Она криво усмехнулась и вновь отвела глаза. Опустила голову, чтобы волосы скрыли лицо. С одной стороны, хотела встать и уйти, чтобы уже предаться жалости к самой себе. С другой — в этой чуть извращённой потребности побыть с Никитой ещё хоть немного отказать себе не могла.

— Алён…

— Что?

— Давай я тебя увезу. Хоть на пару недель.

— Куда?

Алёна не сдержалась — вскинула голову, заморгала, ошарашено глядя на Никиту. Прямо рыцарь без страха и упрёка, прибывший спасать даму сердца из лап дракона. Только дракона никакого нет, а дама готова сама замуровать себя в башне, подальше ото всех.

— А куда скажешь. Денег у меня немного накоплено, но если нужно будет — я ещё достану.

— Это подкуп, что ли?

— В каком смысле? Думаешь, попрошу что-то за это взамен?

— А не попросишь?

— Ты обо мне чертовски плохо думаешь.

Никита искривил губы в невесёлой улыбке, делая вид, что слова Алёны его не задели. Но она-то видела, насколько ему неприятно, что она задала этот вопрос.

— Не обижайся, Никит. Я сейчас обо всех плохо думать готова. Повод есть, как ты знаешь.

— И всё же?

Алёна поджала губы, рассматривая шнуровку на кедах с таким вниманием, будто это была интереснейшая картина. Никита-Никита… Вот чего он к ней привязался? Она же себя сейчас по кусочкам собирать будет, ей ни до чего. А он бы лучше какую-нибудь сверстницу с собой позвал и забыл бы об Алёне навсегда.

— Ты мысли читаешь, Никит. Я так отдохнуть хотела съездить, кто бы знал.

Она сделала глубокий вдох и проморгалась, чтобы не пролились выступившие на глазах слёзы. И так ей вдруг стало себя жалко. Чувство, настолько чуждое, что от него во рту горечь появлялась. Или может, вовсе не от него, а от того, что прорыдаться себе не давала, будто это было что-то постыдное.

— Ну так за чем же дело стало? Выбирай любой курорт. И ты ничего мне за это должна не будешь, даже не думай.

— Зачем тебе это?

— Тебе плохо и нужно развеяться. Или ты собираешься предаться… как это сейчас модно говорить? Рефлексии?

И откуда слов-то таких умных понабрался, интересно, психолог юный?