Изнанка

— Я думал, ты на работе, — проговорил тихо, успев стащить только одну кроссовку, словно ему нужно было быстро решить: надевать вторую и убегать, или снимать и эту, чтобы остаться.

— Выходной взяла.

Собственный голос показался Алёне каким-то надтреснутым, будто в ней что-то сломалось, и даже слова она произносила рвано.

— Понятно.

Он, так и не глядя на неё, всё же снял обувь и принялся разматывать шарф. Столько родного было в этом жесте, что сердце вновь захлебнулось в беззвучном крике.

— Коль…

— Алён…

Её имя слетело в гулкую тишину хлопком. Выстрелом, который вдруг расставил все точки над тем, за что так усиленно хваталась Алёна. Больше ничего не было. Из того, что ещё вчера утром казалось принадлежащим ей.

Ничего не было.

Николай прошёл в спальню и молча, будто так и должно было быть, достал сумку и начал собирать вещи. Сердце Алёны ухнуло куда-то вниз. Она совершенно не представляла, что ей говорить и делать. Бросаться на колени и умолять не оставлять её? Подобного ужаса она даже представить себе не могла. Так она не унизится никогда.

— Коль… Ты вообще ничего не хочешь мне сказать?

Он застыл на мгновение, обернулся, бросил на неё взгляд, какой-то затравленный, будто она на него дуло пистолета направляла.

— Прости, Лель… Я не знаю, как так получилось.

Он не знает, как так получилось? Не представляет, как оказался в постели её подруги? Не понимает, как ещё вчера позволил Свете сказать то, что разорвало её — Алёнину — душу на части?

— И теперь молча бежишь, как крыса с тонущего корабля? — В её голосе послышались нотки истерики, которую она так тщательно сдерживала. А может, зря? Может, правильным будет устроить скандал, разбить о голову Николая вазу-другую. А потом выставить ко всем чертям. Может, так ей будет хотя бы отчасти менее больно? — Только корабль наш не тонул, Коль… Или я не заметила просто?

— Леля… Прошу, не мучай ни себя, ни меня.

— Ты с ума сошёл? Ты совсем охренел такое мне говорить?

Алёна всё же не выдержала, подлетела к нему, вырвала полупустую сумку из рук и отбросила в сторону. Из глаз брызнули предательские слёзы, которые она даже не пыталась стереть.

— Вы с этой сукой встречались за моей спиной! А потом ты, сволочь, позволил ей звонить мне и говорить всё то, что она сказала! Ты! Я с тобой прожила десятилетия! Я тебе сына родила, ты от меня видел только хорошее. Я что, заслужила такое отношение?!

Она выкрикивала слова прямо в лицо мужа, в которое хотелось вцепиться и расцарапать. Настолько огромной была волна ярости и ненависти, что теперь уже она, вместе со всё той же глухой тупой болью в груди, рвала Алёну в клочья.

— Леля, давай всё решим цивилизованно.

— Цивилизованно? Вы со Светкой уже нарешали цивилизованно. А ты, мерзкий трус, сидел и всё это слушал!

— Меня не было рядом! Она сказала уже после, что позвонила сама.

— Ты вообще себя слышишь? Ты себя слышишь, сволочь? Ты усвистал с ней к каким-то там друзьям, от которых собирался позвонить и сказать, что ты будешь жить с этой сукой, и сейчас как крысёныш прокрался за вещами, после чего предлагаешь мне решать всё цивилизованно?

Она не смогла, не удержалась. Самоконтроль полетел ко всем чертям. Понимала, что самой от себя мерзко, потому что её довели до такого состоянии, но и поделать ничего не могла.

Алёна схватила мужа за рубашку, вцепилась с такой силой, что ткань треснула. И тут же почувствовала, как пальцы Николая с силой сжимаются на её запястьях. Она жадно всматривалась в его лицо, холодея от понимания, что перед ней стоит совершенно чужой человек. Словно в каком-нибудь ужастике, когда какая-нибудь инопланетная гадина использовала людские тела для существования. И ощущения были такими же — инопланетными, будто всё происходило не с ней.

— Алёна хватит! — Он рявкнул эти два слова, скинул с себя её руки, быстро подхватил с пола сумку и вышел в коридор.

Она слышала, как Николай поспешно одевается, как заходит в ванную и кухню, продолжая свои сборы, но стояла каменным изваянием, не в силах пошевелиться. И только когда хлопнула входная дверь, опустилась на пол, закрывая голову руками, будто запоздало защищалась от удара, и снова замерла.

ОТРЫВОК 5

Самый лучший лекарь — время. Алёна никогда не думала, правда ли это — у неё просто не было повода. И сейчас не могла осознать, насколько каждая минута отделяет её от состояния «больно». Ей даже начало казаться, что у страданий есть своя градация. Как в медицине, когда у смертельно больного пациента спрашивают, на сколько баллов он оценивает своё состояние. Алёна оценивала на десять. Если бы была возможность поставить балл выше — поставила бы.

Последовавшие за уходом Николая несколько дней состояли из минут, когда она успокаивалась, и часов, когда ей было так хреново, что хоть на стенку лезь. Но всё было напрасно.

За окнами всё так же текла жизнь. То медленно, когда ночью редкие огни от фар машин оставляли на стеках молниеносные отблески, то быстро — когда прохожие с такой скоростью бежали куда-то, будто через секунду должен был начаться апокалипсис.