Изнанка счастья

К Юрке на день рождения собрался почти весь выпускной класс, и разговоры за столом были соответствующие – кто в какой институт подал документы и «хорошо, что закончилась эта бодяга со школой». И вообще, здравствуй, новая жизнь, такая взрослая, такая прекрасная!

Леня сидел за столом, глядел с умилением на все это «племя младое, незнакомое», на это почти взрослое, но пока еще сопливо зеленое буйство. Марсель наклонилась, шепнула ему на ухо:

– Лень, помоги мне. Надо еще колбасы и сыра нарезать, салатиков на стол добавить. Они метут все подряд, я не успеваю. А до горячего еще далеко, я только-только мясо в духовку поставила.

– Да, конечно… – встрепенулся Леня, поднимаясь из-за стола. – Сейчас еще подкинем колбаски для молодых организмов, и рыбки, и сыра, и салатиков. Пусть метут под разговоры да под шампанское.

– Боюсь, Лень, еды не хватит. Может, музыку громче врубить, пусть танцуют?

– Да успокойся, они сами разберутся, когда белки с углеводами в себя закидывать, когда пляски плясать. Пусть все идет, как идет.

– Хорошо, что я два больших торта купила, одного бы точно не хватило.

Выходя из комнаты с пустыми тарелками в руках, Марсель обернулась. Понятно, почему она это сделала – Джаник проводил ее взглядом. Наверное, так же бессознательно оборачивается любая женщина, когда ей пристально смотрят в спину. Сначала обернется, потом подумает – зачем.

А затем, что взгляд слишком пристальный. И жгучий. И сам будто страдающий от неловкости и тоже от некоторой бессознательности – простите, мол, ничего не могу с собой поделать…

На миг ей стало нехорошо, будто шевельнулось внутри забытое чувство стыда. Но в следующую секунду она старательно стряхнула его с себя – да что это такое, в самом деле?! В чем она виновата? Перед кем виновата? Подумаешь, мальчишка что-то надумал в своей голове. Он придумал, он пусть и стыдится, и сам разбирается со своими гормонами, которые вдруг заблудились и пошли не в ту сторону. Вон, сколько красивых девчонок за столом сидит! Она тут при чем?

На кухне они с Леней дружно принялись за работу, и давешнее неприятное ощущение исчезло, будто его и не было. Мясо шкворчало в духовке, из гостиной доносился до кухни заразительный звонкий гогот, и Марсель с Леней тоже принимались улыбаться – просто так, невольно попадая в струю молодого веселья.

– Ну все, неси новую партию еды, Лень. Поднос возьми, в руках не удержишь. Аккуратнее в дверях… – командовала Марсель, наклоняясь к духовке.

Потом забрала оставшиеся тарелки с нарезкой, понесла их к столу. Что-то щелкнуло внутри коротким испуганным приказом – на Джаника не смотри! И опять ей на миг нехорошо стало. Нет, что за приказы такие? Почему это – не смотри? Если «не смотри», значит, она во всем этом безобразии как-то участвует? Да ну, ерунда… Еще чего не хватало!

И первым делом, подойдя к столу, ответила на его взгляд улыбчивым равнодушным спокойствием. Уймись, мальчик. Сообрази, кто я тебе? Я мама твоего лучшего друга, и больше никто. Мама, понимаешь?

Джаник будто ее услышал, глаза отвел. Очень быстро отвел, будто испугался даже. Вот так, правильно. Тут и музыка грянула, Юркина любимая. Медленная, тревожная композиция группы Скорпионс «Maybe I maybe you»… Так грянула, будто морозом по коже пробежала. Вроде простые слова, а за душу цепляют. Или это голос у Клауса Майне такой волшебный?

Может, я, может, ты
Сможем изменить этот мир.
Мы тянемся к душе,
Которая бродит впотьмах…

Кто-то тронул ее за плечо. Марсель повернула голову – Джаник. И когда успел подойти? Вроде секунду назад за столом сидел.

– Марсель… Пойдемте танцевать. Пожалуйста.

– Я не могу, Джаник. Видишь, хлопот много. И мясо там в духовке.

– Да иди, чего ты! – неожиданно возник рядом Леня, даже подтолкнул слегка. – Иди танцуй, если пригласили. А за мясом я сам пригляжу.

Марсель пожала плечами, то ли соглашаясь, то ли нет. И сама себе не могла объяснить, почему ступила на эту скользкую тропинку «то ли да, то ли нет». А когда оказалась в горячем кольце мальчишеских рук, ощутила весьма отчетливо, что они вовсе и не мальчишеские, а мужские, твердые и даже властные, и сердце забилось так тревожно и незнакомо, что дышать стало неловко, будто воздух с трудом проникал в легкие. И музыка все наплывала и наплывала волнами, не укачивала и не успокаивала, а лишь увеличивала тревогу.

В мире, наполненном болью,
Кто-то зовет тебя по имени…
Почему бы нам не сделать это на самом деле?
Может, я, может, ты…