Изнанка счастья

Какая длинная композиция. Кончится она когда-нибудь или нет?! Скорей бы освободиться от сильных рук Джаника. И не чувствовать его горячее дыхание у щеки. И вернуть себя самой себе. Потому что нельзя так. Неправильно это, что она сейчас чувствует. Это… Это же ужас, что она сейчас чувствует! Это стыд, это пошлость, это безнравственно, в конце концов! А еще, наверное, у нее щеки горят. И не дай бог кто-нибудь из «племени младого и незнакомого» заметит, выдаст какие-то свои дурацкие подозрения.

Музыка кончилась, и Марсель вынырнула из объятий Джаника, испуганной птицей порскнула на кухню. Джаник было пошел за ней, но Юрка его зачем-то окликнул. И хорошо, что окликнул. И музыка заиграла уже ритмично разухабистая, и племя младое дружно выскочило из-за стола.

Остаток вечера Марсель уже сторожила, чтобы снова не попасть на медленный танец в объятия Джаника, носилась из гостиной в кухню с озабоченным лицом заполошной хозяйки. Когда Леня спросил, отчего она такая взбудораженная, махнула рукой:

– Голова разболелась, Лень. Может, я им сейчас горячее подам и домой пойдем? Тем более мы утром на дачу к Зиновьевым ехать собирались, тебе спать надо лечь раньше, чтобы хмель выветрился.

– Что ж, пойдем. Я так полагаю, наше присутствие им уже как кость в горле. Пусть отрываются, сколько влезет, лишь бы квартиру не спалили.

Марсель рассмеялась, беззаботно махнула рукой:

– Не переживай. Если что, соседи пожарных вызовут. Я сейчас Юрке все указания дам. Чтобы про торты к чаю не забыли.

– Так лучше не Юрке, лучше Лене указания дай. Она девушка более ответственная, все сделает как надо.

Лена слушала ее указания с очень серьезным видом, важно кивала головой. Потом произнесла:

– Не беспокойтесь, пожалуйста, все будет нормально. Я за всем прослежу. И утром все приберу, квартиру вымою.

– Утром? А вы что, до утра гулять собираетесь? – удивленно распахнула глаза Марсель.

А Лена вдруг покраснела, нервно сжала ладошки. Хорошо, что Леня пришел на помощь, позвал ее из прихожей:

– Марсель, ты идешь?

– Да, иду… – заторопилась она, виновато улыбнувшись и тронув Лену пальцами за предплечье: – Пока, Леночка… Смотри, чтобы все в порядке было, ага? И музыку после одиннадцати приглушите немного, чтобы соседи не возмущались. А мы с утра на дачу к друзьям уедем, не теряйте нас, хорошо?

– Да, всего доброго, не волнуйтесь. Счастливо вам отдохнуть на даче!

К Зиновьевым отправились поздним утром следующего дня – после пережитого волнения на Юркином дне рождения Марсель долго не могла уснуть. Ворочалась под одеялом, то прижималась всем телом к Лене, и он обнимал ее, бормоча что-то ласковое и сонно невразумительное, то высвобождалась из его объятий и пялилась в темноту, отгоняя виноватые стыдливые мысли. И в который раз убеждала себя в несправедливости этого самообвинения.

Хотя «убеждающие» аргументы были и не аргументами вовсе, а представляли собой внутренний диалог, надоедливо прокручивающийся вокруг одной и той же оси.

– …Виновата?

– Да, виновата.

– Но в чем?

– В том, что незаметно для самой себя взяла и спровоцировала мальчишку.

– Но как?! Как я спровоцировала? Как можно незаметно для самой себя спровоцировать? Нет, я не виновата!

– Ну и хорошо, что не виновата. Тогда спи спокойно.

– Но я не могу уснуть!

– Значит, виновата, если не можешь.

Под утро уснула все же. И проспала до десяти часов, пока Леня не разбудил ее, проведя теплой рукой по щеке:

– Эй, Марсельеза… Ты чего так разоспалась?

– М-м-м…

– Я пришел к тебе с приветом, рассказать, что солнце встало!

– М-м-м!

– Мы ж пораньше выехать хотели! Забыла?

– Ага… – потянулась под одеялом Марсель, пробормотала сонно: – А почему ты меня раньше не разбудил?

– Да жалко стало, ты так крепко спала. Вставай, собирайся, я завтрак уже сварганил и кофе сварил. Даю тебе полчаса на все про все.

– Да, я успею…

Подскочила с кровати, чувствуя в теле избыток энергии, в голове – прежнюю беззаботность. И никаких виноватых диалогов – ура-ура! Заспала, наверное, все диалоги. Вот и хорошо, вот и замечательно. Забыть, забыть. Впереди солнечный день со всеми его дачными прелестями, и вообще, жизнь прекрасна и удивительна, и наполнена Лениной любовью до краев! А значит, и ее любовью к нему тоже… Ведь так правильно, так и быть должно? А как же иначе?

Ира Зиновьева, как всегда, выскочила на крыльцо их встретить, пошла к машине с радостной улыбкой на лице, с распахнутыми для объятий руками. Марсель подумала вдруг, что успела принять в себя и сердцем привыкнуть к этой неизменной стабильной доброжелательности, к этому неприхотливому, но уютному дачному домику, к этому деревенскому подворью, где, казалось, уже знакома и любима каждая травинка…