Изнанка желаний

— Сейчас, может быть, и да. Но делают это они не бесплатно, и раньше их аппетиты были значительно выше. Домовые питаются жизненной силой людей, в домах которых живут. Современные условия — множество квартир в одном здании, тысячи жильцов — снизили нагрузку на отдельного человека. В общей сложности он потеряет дня три жизни, и это в худшем случае. Но домовые — по-прежнему пиявки, которые паразитируют на куклах. Ихоровые отродья, существование которых недопустимо. Если ты не в курсе, раньше, в средние века, куклы выполняли определённые ритуалы, чтобы задобрить домового. На самом же деле эти обряды были нужны, чтобы не дать домовому выпить всю семью досуха. Знаком со сказками, в которых разгневанные домовые сживали со свету тех, кто им не нравился? Нечисть не имеет права решать, кому жить, а кому умереть.

Выходит, Петруша соврал мне? Нет, не сказал всей правды. Когда он объяснял разницу между домовыми и демонами, то не утверждал, что домовые следят за порядком бескорыстно.

И всё же я не мог заставить себя возненавидеть Петрушу. Он помогал мне и не старался сожрать. В условиях Изнанки это походило на дружбу.

— Но ведь ты сама сказала, что они умерили аппетиты…

— Какая разница, забирает ли грабитель все деньги или только часть? Но я догадываюсь, почему возник этот вопрос. Не удивлена, что ты выгораживаешь домовых. Изнанка полнится идиотами, которые их защищают.

То есть за истребление домовых выступала одна Миритрия. Типичное для этой Семьи высокомерие лжеправедности.

Алина проверила время на наручных часах. Подняла ладонь.

— Счёт!

И прибавила, обращаясь ко мне:

— Пора выдвигаться.

Глава 24

Счёт оплатила Алина. Целиком, несмотря на мои протесты. Я считал, что вполне в состоянии рассчитаться за два напитка, хотя их стоимость меня неприятно удивила. Но волшебница отвергла протянутые купюры с поистине королевским пренебрежением.

— Не пользуюсь наличкой, — сказала она и ткнула картой в подставленный терминал. Официант едва дождался чека, перед тем как покинуть нас. Перед уходом метнул в меня сочувственный взгляд, как бы спрашивая, как я уживаюсь с этой стервой. Я мысленно посоветовал ему посмотреть на ситуацию с другой стороны. Парня пригласила в кафе девушка, она же заплатила за него. Что это, если не победный марш феминизма? А частности можно оставить при себе.

Чаевые оставил я. Стало жалко ребят, которым пришлось терпеть закидоны миритритки. В конце концов, холода в её голосе при обращении к обычным людям хватило бы, чтобы превратить знойные пустыни Северной Африки в братьев-близнецов ледяных равнин Антарктиды.

Естественно, тащиться на Васильевский остров на общественном транспорте Алина не захотела. Позвонила куда-то и после десятка отрывистых фраз сказала мне:

— Ждём. Я вызвала такси.

Эта царственная небрежность по отношению к деньгам пробудила во мне удручающе холопскую зависть. Миритрия в средствах не нуждалась, это уж точно. С другой стороны, может, Алина занимала в рядах Семьи относительно высокое положение и могла позволить себе маленькие радости жизни. Кого попало не поставят ответственной за хранилище, разве не так?

Прошло минут пять. Молчание начинало угнетать, хотя я был единственной его жертвой. Алина, конечно, оставалась невозмутимой. Стояла себе посреди тротуара, и людские волны омывали её. Никто не возмущался, никто не советовал девушке прижаться к домам. Несомненно, Петербург — культурная столица мира, однако даже для него пешеходы вели себя на редкость смиренно.

Может, секрет в наплевательском отношении? Или в той внутренней уверенности, что даёт магическая сила?

— Не стойте столбом, молодой человек!

Я посторонился, давая пройти бойкой старушке в нелепой шляпе со страусиным пером. Она поскребла меня неодобрительным взглядом и двинулась к Алине, но ей ничего не сказала. Как миленькая протопала по поребрику.

В общем, пора воспитывать в себе несгибаемый дух. Излучать ауру железного пофигизма и наплевательского окружения к окружающим.

Готов побиться об заклад, если меня сейчас размажет грузовиком, Алина пожалеет лишь о том, что не вытянула нужные сведения.

Хотя жалкого грузовика будет маловато, чтобы покончить с девочкой-волшебницей. Отличный повод для гордости!

Я приободрился (возможно, виной тому было солнце, напекавшее голову) и подступил к Алине. Приготовил ворох вопросов насчёт того, как вести себя в вертепе колдунов, чтобы покинуть его живым. И сказал совсем не то, что собирался:

— Думаю, впервые в том кафе видели настолько чудовищное свидание. Большую часть встречи у тебя было такое лицо, будто ты меня вот-вот схрумкаешь вместе с костями.

Девушка подняла на меня глаза, недоумённо моргнула:

— Свидание?

В защите её величественного высокомерия обозначилась брешь. Алина вновь открыла рот, захлопнула его, словно не зная, что ответить. Растерянность окрасила её в подростковые тона; форма на миг совпала с содержанием.

— Ну, они его так восприняли. Разве нет?

— Какое мне дело до того, что думали куклы?

— И тебя вовсе не смутило, что они могут что-то заподозрить, после того как ты говорила обо мне в женском роде?