Изнанка

– Не мудри. Хочешь работать на телевидении – все выучишь. Или вот Виталька Прокуроров, тот вообще у Тормошилова постановщиком начинал.

– Режиссером-постановщиком?

– Какой ты все-таки дурак, Парамон! Режиссер-постановщик – это высшая должность. Это сам Тормошилов, а постановщик – это тот, кто декорации ставит и гвоздями прибивает. Еще их монтировщиками называют, кто как. Вот Виталька и таскал декорации, а сам учился. А сейчас, смотри, у него своя передача, он депутат и все такое.

– Ладно, звони. А платят там хорошо?

– Уж не хуже, чем в твоей газете. Сам договаривайся о деньгах. Но предупреждаю: Тормошилов в работе – зверь. Будет тяжело.

– Не привыкать. Давай звони.

Должен в этом месте напомнить читателям, что в то время мобильные телефоны были неслыханной роскошью. Договаривались с простых телефонов, просили перезвонить и ждали звонка. Пока Ира искала нужного человека, Парамон думал о том, правильный ли он совершает шаг. Наконец нужный человек ответил, встречу назначил на завтра, и от сердца отлегло. Можно было просто поболтать, но засевшая в мозгу мысль не давала Паше покоя.

– Ты помнишь, вчера три года было Веткину. Вы отмечали?

– Так, как-то никак. Кстати, а ты в курсе, что Веткин, когда пришел с радио сюда, первым стал у Тормошилова работать?

– Нет, я не знал.

Паша понял, что это судьба. Где еще поближе поговоришь с людьми, как не на работе!

– Так вот знай. А вы в газете хоть помянули?

– Я один стопку водки хлопнул и все. А не знаешь, что говорят? Как следствие продвинулось за эти годы?

– Да никак. А что не ясно? Все знают, кто убил, но никто ничего не раскроет.

– Как знают, кто убил?

– А ты что, не знаешь? Все «Останкино» говорит.

– И кто?

– Да Леша Двубаш.

– Господи, а он-то при чем?

– Как, ты не знаешь? У него с Меланьей Веткиной роман. Еще при живом Веткине начался. Вот они его и грохнули.

– Какие-то ты страшные вещи говоришь. Мне не верится!

Ирина почему-то перешла на шепот и подвинулась к Черноте.

– В Библии есть пророчество. Если мужчина убивает мужа, чтобы обладать женой, на него падает проклятье Бога. Все «Останкино» знает, что Двубаш болеет. Говорят, рак у него, не выживет. Проклятье на нем!

Против таких сильных аргументов возразить было нечего. Паша заспешил обратно, поблагодарил Ирку и обещал почаще встречаться. Однако избавиться от мыслей про Библию не мог. У Паши была старая журналистская выучка: он должен полностью проверить достоверность информации. Вместо того чтобы ехать домой, он вернулся в редакцию. У завхоза в кладовке лежало штук десять Библий, их приносили соседи из какого-то религиозного журнала. Не заходя к себе, Паша открыл кладовку, взял хороший экземпляр Библии и пошел на рабочее место. Его не ждали. Женские вещи: пудреницы, тени, помада – вперемежку с листками каких-то статей были разложены по его столу. Дамы удивленно собрали их и продолжили работу. В обязанности Пашиной соседки входило отвечать на звонки читателей, и она непрерывно тарахтела по телефону.

Весь этот редакционный дурдом не смущал Пашу. Он сел на свое место, сдвинул все лишнее и раскрыл Библию. Дверь в коридор не закрывалась, и Пашин стол было видно снаружи. Все пробегающие по редакции с удивлением останавливали взгляд на Паше, держащем толстую черную книгу с надписью «Библия» и большим золотым крестом на обложке. Выражение Пашиного лица соответствовало читаемой литературе.

Зам главного в очередной раз заглянул в комнату и, увидев эту картину, по привычке спросил:

– Когда сдашь правку статьи?

– Уже лежит у вас на столе, – не отрываясь от текста, произнес Паша.

– Сейчас посмотрю.

«В секту какую-то парень попал, – подумал зам главного редактора. – Жалко. Хотя главное – пусть работает хорошо, а остальное – дело личное».

В редакцию приходили и уходили люди, непрерывно звонил телефон, по коридору сновала масса народа. Паша читал. В комнату заходили приятели – рассказать историю или анекдот, громко хохотали с соседками. Телефон разрывался от звонков. Паша читал. Прибегал зам главного, дал новое задание. Паша кивнул, не отрываясь от чтения.