Изобличитель. Кровь, золото, собака

– Панкстьянов! – взревел пристав и, когда появился усатый верзила, указав на Гордея Степаныча, распорядился: – В холодную.

– Ваше благородие! – закричал Гордей, когда стражник волок его в коридор. – И я к Маринке захаживал, коли уж как на духу!

– Счастлив твой Бог… – пробормотал Ахиллес. – По коням, пристав.

– К Маринке? – догадался пристав уже во дворе.

– К кому ж еще? – усмехнулся Ахиллес.

…Хата у нее оказалась добротная, с надворными постройками и обширным огородом, где все, что следовало убрать, было уже убрано. На хату обычной солдатки, перебивавшейся с хлеба на квас, никак не походила – ну, это понятно…

Они спешились, привязали конец к добротному, как все здесь, забору. Хозяйка встретила их на крыльце, сложив руки под грудью по обычаю крестьянок. Она ничуть не походила на воплощение порока, местную то ли Мессалину, то ли Агриппину: лет двадцати пяти, темные волосы, как подобает замужней женщине, заплетены в две косы и покрыты повойником[120], а поверх него платок – явно происхождением из губернской лавки, не из здешней. Темные глаза смотрят даже строго, без тени игривости.

– Гости дорогие! – воскликнула она радушно. – А кто это с вами, господин пристав? Никак решили офицера разместить на постой? Вот только почему без вещей? Сзади везут? А он симпатичный…

– Марина! – ворчливо бросил пристав. – Вечно ты языком вольничаешь!

– А что? – ответила она как ни в чем не бывало. – Мне можно. Я, как и господин офицер, к тому же ведомству приписана, к военному[121]. Мне тоже некоторая вольность в обращении положена, согласно законам Российской империи, коим вы служить поставлены…

Ахиллес склонился к уху пристава и прошептал:

– Мне нужно поговорить с ней наедине. Только вверните уж про секретное предписание и офицера из губернии.

– Как прикажете, – сказал пристав, явно чуток обиженный на то, что нечто интересное будет происходить без его участия. Но дисциплина, очевидно, взяла верх, и он сказал служебным голосом: – Угадала ты, Марина, только наполовину. Господин подпоручик и точно к тебе приехал. Только не на постой, а из губернии по твою душу с секретным предписанием.

На сей раз в ее лице что-то изменилось, в глазах появилась тревога.

– Да за что же? – сказала она растерянно, отступив на полшага.

– В губернии найдут за что, на то они и губерния, – зловеще пообещал пристав. – Там тебе и сыскная полиция, и губернский замок, и прочие удовольствия…

Обижен он был или нет, а подыгрывал исправно.

– И что за напасть на бедную женщину?

– Это присказка, а сказка будет впереди, – сказал пристав. – Или ты сейчас ответишь на все вопросы господина офицера, или ехать тебе не в мою становую комнату, а в тюремный замок. Смекнула?

– Ой, а хозяйство как же? Корова, птица, подсвинок? Нет уж, господин офицер, спрашивайте что хотите, коли мы из одного ведомства.

– Пройдем-ка в дом, – сказал Ахиллес, не так уж и деликатно оттеснив ее в сени, а оттуда в чистую горницу с застланным половиками полом и олеографическими картинками на стенах – главным образом батальные сцены и русские лубки.

Она отступала, пока не наткнулась на широкую лавку, – и села на нее, боязливо таращась снизу вверх.

– Есть кто в доме? – спросил Ахиллес.

– Да откуда у меня, не вдовы и не мужней жены…

– Тем лучше, – сказал он. – Капитанов в тот вечер, перед смертью, от тебя уехал?

Она строптиво сверкнула глазами:

– А если и так, что тогда? Я женщина свободная…

– А только что говорила, что солдатка…

– Вот только от муженька – ни слуху, ни духу, ни даже паршивого письмеца. И гадай теперь, кто я. А одной с хозяйством управляться… Хорошо хоть, мир не может землю отобрать, хоть и ворчат некоторые, да есть кому заступиться…

– Капитанов от тебя поехал прямо домой?

– А он мне никогда не докладывался. Может, домой, может, еще завернул куда…

– Без всяких «может», – сказал Ахиллес. – Я примерно прикинул расстояние от твоего дома до него. Дело нехитрое. Вот и получается, что от тебя он поехал прямиком к себе, где и помер скоропостижно.

Ее красивое лицо исказилось нешуточным страхом.

– Его же черти извели, – почти прошептала она.

– Да?

– Черти, вся деревня говорит… Доктор говорит – удар, так это те же черти, они на всякую пакость способны…

– А по-моему, не черти, а один-единственный черт, тот, что у тебя тоже в полюбовниках…

– Скажете такое! – Она торопливо перекрестилась. – Вольно живу, но чтобы черт в полюбовниках… Я же не ведьма какая, хотя и болтают, мол, привораживаю. А что их привораживать, когда они и так как мухи на мед… И в роду ведьм с колдунами не было, кого хотите спросите!

– Не прикидывайся, – сказал Ахиллес. – Оба знаем, какого черта я имею в виду. Без рогов и хвоста…

– С чего вы взяли?