Изображая, понимать, или Sententia sensa: философия в литературном тексте

“Сегодня я хорошо потрудился. Дело идет на лад. Теперь можно немного отдохнуть и поболтать. Только раньше, чтобы не забыть, я заготовлю текст приглашений, а ты, Алексей Спиридонович, снесешь их завтра в типографию Унион”.

Пять минут спустя он показал нам следующее:

В недалеком будущем состоятся

торжественные сеансы

уничтожения еврейского племени в Будапеште, Киеве, Яффе, Алжире и во многих иных местах.

В программу войдут, кроме излюбленных уважаемой публикой традиционных погромов, реставрированные в духе эпохи: сожжение евреев, закапывание их живьем в землю, опрыскивание полей еврейской кровью, а также новые приемы «эвакуации», «очистки от подозрительных элементов» и пр., пр.

Приглашаются

кардиналы, епископы, архимандриты, английские лорды,

румынские бояре, русские либералы, французские

журналисты, члены семьи Гогенцоллернов, греки

без различия звания и все желающие.

О месте и времени будет объявлено особо.

Вход бесплатный.

“Учитель! – воскликнул в ужасе Алексей Спиридонович. – Это немыслимо! Двадцатый век, и такая гнусность! Как я могу отнести это в «Унион», – я, читавший Мережковского?”» (с. 296).

Далее Учитель произносит длинный перечень исторических событий, приводивших к тотальному уничтожению евреев. Описание каждого из событий он сопровождает издевательской иронией в адрес тогдашних либералов и гуманистов. Приведу наугад одно: «В южной Италии, при землетрясениях, сначала убегали на север, потом осторожно, гуськом, шли назад поглядеть – трясется ли еще земля. Евреи тоже убегали и тоже возвращались домой, позади всех. Разумеется, земля тряслась или потому, что евреи захотели этого, или потому, что земля не захотела евреев. В обоих случаях полезно было отдельных представителей этого племени закопать живьем, что и проделывалось. Что говорили люди передовые?.. Ах да, они очень боялись, что закопанные окончательно растрясут землю». Каждый раз это уничтожение способствовало сплочению некоего национального племени и укреплению в нем деспотического правления, выросшего на борьбе с «общим врагом – евреем». Ханна Арендт не случайно настойчиво подчеркивает в своем капитальном исследовании о тоталитаризме, что предвестием тоталитаризма непременно является антисемитизм.

Почему же евреи чужды миру?

Исходя из явной симпатии Учителя к евреям, Парамонов даже высказывает остроумное предположение, что он на самом деле тоже не кто иной, как еврей. По мысли публициста, «Хуренито трактован как метафизический тип еврея, как его чистая идея. <…> Единственной художественной выдумкой Эренбурга в романе (правда, чрезвычайно удавшейся) является раздвоение авторского “я”: идейный монолог отдан “мексиканцу” Хуренито, а еврейская ипостась автора дана в его собственном биографическом облике, подчеркнуто сниженном. Тем самым мысли Хуренито обрели некий надчеловеческий или, по крайней мере, сверхъевропейский (“мексиканец”) масштаб. Но ничего мексиканского в монологах Хуренито, конечно, нет <…>, это именно еврейские монологи. Роман Эренбурга – ироническое воплощение той мысли Ницше, что формой существования еврейства является паразитирование на язвах чужих культур. Это и есть провокаторство Хуренито»[639].

Автор строит свое утверждение на известном 24 фрагменте Ницше из «Антихриста» о роковой роли евреев в мировой истории. Но, надо сказать, Ницше говорит прямо вопреки Парамонову, что евреи отнюдь не паразитируют на чужих, арийских, разумеется, культурах. Процитирую этот пассаж: «Евреи – это самый замечательный народ мировой истории, потому что они, поставленные перед вопросом: быть или не быть, со внушающей ужас сознательностью предпочли быть какою бы то ни было ценою. <…> Евреи вместе с тем самый роковой народ всемирной истории: своими дальнейшими влияниями они настолько извратили человечество, что еще теперь христианин может чувствовать себя антииудеем, не понимая того, что он есть последний логический вывод иудаизма»[640].