Изображая, понимать, или Sententia sensa: философия в литературном тексте

Однако если Герцен причину ступора видит прежде всего в мещанской сытости и довольстве, то Лем, соглашаясь с таким объяснением, добавляет еще одну причину – недоверие к человеку, к его духовной структуре, к его страстям и желаниям. Сам же Лем верит в неисчерпаемость человека, в его способность к преодолению всевозможных трудностей, к дальнейшему развитию.

Когда впервые в творчестве Лема появился образ пилота Пиркса, человека немногословного, но «сообразительного, честного, можно сказать, добропорядочного», многие поклонники лемовской фантастики были разочарованы. Слишком уж немудрящ был этот герой по сравнению с блистательным космопроходцем Йоном Тихим, гениальными учеными-интеллектуалами Лимфатером, Зозулей, Декантором, Коркораном, великими изобретателями Трурлем и Клапациусом. Но цикл рассказов о пилоте Пирксе рос и, как теперь становится ясно, обращение к этому образу позволило писателю показать силу обычного человека. За Пирксом вовсе не стоит «совокупный человеческий разум, все лучшее, что накоплено человеком»[850], как порой пишут исследователи. За Пирксом стоит только Пиркс, а все человечество – лишь в той мере, в какой мы являемся порождением человеческой истории. Пиркс неловок, неуклюж, медлителен, своей обстоятельностью и аккуратностью труженика чем-то напоминает не то капитала Тушина, не то комиссара Мегрэ. Лем проводит Пиркса через самые разнообразные приключения, словно испытывает человека на прочность. И каждый раз навигатор Пиркс с честью выходит из наисложнейших ситуаций, сохраняя свое человеческое достоинство.

В рассказе «Несчастный случай» речь идет о роботе Анеле, который «был более похож на своих конструкторов, чем им бы этого хотелось». Робот погибает, спутники Пиркса объясняют его гибель техническими неполадками. Рискуя жизнью, Пиркс пытается доискаться истины (его заставляет так поступать чувство человеческой порядочности – Анел был их верный спутник) и приходит к выводу, что робот отнюдь не распрограммировался, напротив, он совсем по-человечески решил поиграть в игру – ставкой которой была его собственная жизнь. Чтобы признать в роботе, механической машине, пробудившееся сознание, требуется большая сила, душевная щедрость, широта и достоинство: и Пиркс их проявляет. Он не боится соперников себе как человеку, поскольку верит в себя, верит в возможность понять «другого человека».

Еще показательнее в этом смысле последний напечатанный на русском языке рассказ из цикла о Пирксе «Дознание». На космическом корабле, командует которым пилот Пиркс, смешанная команда: половина – люди, половина – роботы, но кто есть кто – Пиркс не знает, не знают и сами космонавты. Полет должен выявить: кто – роботы или люди – лучше приспособлены к опасностям космического путешествия. Внезапно выясняется, что один из роботов – неизвестно кто – решил не просто погубить корабль, но захватить власть над человеческий миром. Задача – отделить людей от роботов – становится жизненно важной. Приведем размышления героя, который пытается определить, что в этой ситуации делать: «Расколошматить корабль на Титане, что ли? Но ведь они физически, кажется, действительно выносливей – значит, я первый и сверну себе шею. В смысле интеллекта они тоже не выглядят слабосильными; вот только эта интуиция… это отсутствие творческих способностей… но ведь и у большинства людей их нет! Что же остается? соперничество в эмоциях, если не в интеллекте? В так называемом гуманизме? человечности? Превосходно, но как же это сделать? В чем состоит эта человечность, которой у них нет? Может, это действительно всего лишь гибрид алогизма с пресловутой порядочностью, с “благородным сердцем”, с примитивным моральным инстинктом, который не способен схватить следующие звенья причинной цепи? Поскольку цифровые машины не благородны и не алогичны… Тогда вся наша человечность – это только сумма наших дефектов, наших изъянов, нашего несовершенства; это то, чем мы хотели быть и чем быть не можем, не умеем, то есть просто зазор между идеалом и осуществлением? Но тогда нужно соревноваться… в слабости? Иными словами, найти ситуацию, в которой слабость и ущербность человека лучше, чем сила и совершенство нечеловека…»

В конечном счете, как и замечает дальше Пиркс, корабль и людей спасла, а робота-преступника погубила человеческая нерешительность, «та человеческая порядочность, которую он (робот. – В. К.) так безгранично презирал». Лем, как видим, заостряет свою мысль до предела: сама человеческая слабость оборачивается невиданной силой. В этой вере в человека заключен основной пафос Лема-художника.

Человек неисчерпаем, и никто никогда не может указать границы его возможностей. Если не осознать этого, если утратить доверие к человеку, считает Лем, к человеку, который и зло свое сможет преодолеть по-настоящему только сам, то катастрофические последствия не заставят себя ждать.

II