– Такие же, как везде, – ответил Антунес.
– С одной разницей, – многозначительно заметил Пегораро.
– Не вижу ничего особенного, – заверил Антунес.
– Как пить дать, – продолжал Майдана, – местные ребята, разговаривая с ними, вставляют всякие намеки.
Они заходили в кафе. Казалось, доктор обиделся на Гауну. А тот смотрел на доктора с прежней теплотой, в которой было нечто сыновнее. Обида Валерги растрогала, но не слишком встревожила его: важнее было другое – примиренность, переполнявшее его чувство дружбы. Забыть утреннюю неприязнь побуждали его не усталость и не множество выпитых рюмок; там, в баре на площади Диас Велес, диалог этих незнакомцев больно задел Гауну, ибо они насмехались над тем, что было для него самым милым и драгоценным, и Валерга, верный себе – или тому образу, который в прежние времена сложился у Гауны, – как олицетворение отваги, встал на защиту идеалов.
Они пошли по улице Монтес-де-Ока подыскивать какой-нибудь отель, где бы провести ночь. Вошли было в один на углу Гимараэнса и Морейры, но обнаружив, что внизу находится конюшня, двинулись дальше.
– Лучше всего – сказал Валерга, – заглянуть к хромому Араухо.
Хромой Араухо был хозяином, или точнее, сторожем, большого склада строительных материалов на улице Ламадрид. Парни пришли в изумление. Покачивая головами, они обсуждали это удивительное обстоятельство.
– Подумать только, – подчеркнул Пегораро, – доктор, живущий в Сааведре, имеет столько знакомых в самых глухих местах, в таких удаленных районах, чтобы не сказать, на окраинах.
– И при том он неотделим от Сааведры, как тамошний сквер, – добавил Антунес.
– Чего тут странного, – осмелился возразить Майдана. – Мы тоже из Сааведры, а смотрите, где оказались.
– Не будь идиотом, сейчас другое время, – урезонил его Пегораро.
– Этот никого не уважает, – сказал Антунес, указывая на Майдану. – У него мания отрицать чужие заслуги.
Пегораро догнал доктора, который шел впереди с Гауной, и спросил:
– Как вам удается, доктор, иметь столько знакомых?
– Видишь ли, дружок, – ответил Валерга с некой печальной гордостью, – поживите-ка вы все с мое и увидите, если не просвистите жизнь понапрасну, что, по крайней мере, обзавелись в этом божьем мире прорвой друзей – чтобы как-то их назвать, – которые в час нужды не откажут вам в пристанище на ночь, хотя бы это был всего-навсего вот такой сарай, полный крыс.
Пока доктор стучал в дверь, Гауна думал: «Если бы на его месте был другой, судьба наказала бы его за эту фразу и его не пустили бы на порог, но с доктором такого никогда не случится». И, конечно, такого не случилось. Араухо уже ковылял, хрипло ругаясь, по ту сторону стены – казалось, этому не будет конца. Наконец, он открыл дверь и в разгар приветствий испуганно подался назад, заметив в тени фигуры парней. Доктор оперся о дверь, – может быть, затем, чтобы помешать Араухо ее закрыть, и заговорил спокойным тоном:
– Не пугайтесь, дон Араухо. Сегодня мы не собираемся вас грабить. Эти сеньоры вышли из дому с намерением воздать должное празднику и, подумайте только, они настолько любезны, что попросили старика сопровождать их. Конечно, когда спустилась ночь, я подумал: прежде чем тыкаться в отель, не лучше ли навестить хромого?
– И поступили совершенно правильно, – заявил хромой, успокоившись. – Совершенно правильно.
– В нашем возрасте, – продолжал доктор, – уже можно не бояться оговора, друг Араухо. Если вы идете с молодыми людьми, человек незлонамеренный примет вас за учителя, гуляющего с учениками; а если, напротив, вы выходите в компании людей вашего возраста, остается лишь идти на площадь и, усевшись на скамейку, переговариваться криками, чтобы тебя расслышали. Думаю, единственное, что нам пристало – это пить мате в одиночестве, поджидая гробовщика.
Хромая и кашляя, Араухо высказал уверенность, что для них обоих судьба приберегла кое-что получше – и долгие года жизни.
Они заговорили о том, как расположиться на ночь.
– Конечно, я не могу предложить вам роскошных покоев, – сказал хромой. – Для доктора – короткий диван в конторе. Честно сказать, боюсь, он не такой уж удобный, но ничего лучшего в доме нет. Когда-то я пользовался им время от времени, и на другой день – надо было видеть – вставал скрючившись, точно горбун. Я так полагаю, что ревматизм получаешь не тогда, когда мебель стоит на сквозняке, как считают некоторые, а тогда, когда упираешься головой в боковую спинку. А сеньорам я дам чистенькие мешки. Пусть подыскивают подходящее местечко и ложатся, не стесняясь, как у себя дома.
Гауна просто валился с ног. Он смутно помнил, как ощупью пробирался в темноте среди чего-то белевшего. Очень скоро он растянулся и заснул.