Изобретение Мореля. План побега. Сон про героев

Они выпили шампанского, и кого же, поднимая бокал, увидел Гауна у стойки? Он сказал себе, что это невероятно: там стоял один из юношей, приезжавших в «линкольне», большеголовый блондин, которого он видел здесь же в 1927 году. Гауна не сомневался, что, поискав немного, найдет и трех остальных: кривоногого, похожего на боксерского секунданта; другого – высокого и бледного; третьего – с лицом исторического деятеля из учебника Гроссо. Он снова налил и опорожнил бокал, раз, другой. Но разве надо напоминать, с кем приехали в Арменонвиль эти молодые люди в карнавальную ночь двадцать седьмого года? Конечно же, нет, и, конечно же, Гауна в ошеломлении, не веря себе, увидел: у той же стойки, правее, в совершенно таком же домино, как в двадцать седьмом году, стояла она, незабываемая девушка в маске.

XLIX

Хотя Гауна и ждал этого, появление девушки так смутило его, что он спросил себя, не видение ли это, вызванное опьянением. Разумеется, он не верил в эту версию: ее присутствие, ее реальность были очевидны, но какой бы ни была причина, он разволновался, и последние два бокала шампанского подействовали на него больше, чем все прежние рюмки граппы и каньи. Поэтому он не попытался встать, только несколько раз помахал рукой, чтобы привлечь внимание маски. Он надеялся, что она узнает его, подойдет и сядет с ним.

Переводя взгляд с маски на Гауну, Пегораро сказал:

– Она его не видит.

– Не понимаю, как ей удается его не видеть, – отозвался Майдана.

– В самом деле, – согласился Пегораро. – Гауна так дергается, что при взгляде на него начинает кружиться голова.

Майдана серьезно объяснил:

– Вероятно, эта, у стойки, спутала его с человеком-невидимкой.

Не слыша их, Гауна спросил себя: а если это не она? Одурманенный, пьяный, он рассуждал почти как философ. Сначала он подумал, что это домино, эта полумаска, быть может, готовят ему разочарование. Потом в его тоскующем воображении забрезжил другой вариант, показавшийся ему оригинальным, хотя, наверное, и не был таковым: если убрать костюм и полумаску, от девушки двадцать седьмого года ничего не останется, ведь эти атрибуты были единственно конкретным его воспоминанием. Конечно, было еще очарование, но как ухватить нечто столь неясное и магическое? Он не знал, должна ли эта мысль утешать его или приводить в отчаяние.

Блондин придвинулся к девушке; лицо его то раздавалось, то сжималось, он смотрел на спутницу с восхищением; девушка тоже улыбалась, но, может быть из-за маски, ее выражение было двусмысленным. Или эта двусмысленность существовала лишь в его воображении? Блондин пригласил ее танцевать. Зала была огромной; требовалось много внимания, чтобы не терять танцующих из виду. Несмотря на овладевшее им уныние, Гауна не выпускал их из виду. Ему припомнился вечер в Лобосе, когда маленьким он следил за луной в облачном небе; в поселке строили мельницу, и он взобрался на еще недостроенную башню; игра заключалась в том, что он угадывал, когда луна выглянет из-за туч, конечно же, угадывал, радовался и чувствовал приятную уверенность, открывая в себе, как ему казалось, способность предвидеть будущее.

И сразу же он растерялся. Маска исчезла за медленно покачивающимися головами осла и ястреба – высокими, как большие каски. Гауна захотел встать, но побоялся упасть и выставить себя на смех среди стольких незнакомых людей. Чтобы взбодриться, он сделал еще несколько глотков.

– Я пойду за другой столик, – заявил он. – Мне надо поговорить с одной знакомой барышней.

Посыпались насмешки, которые он не расслышал – чтобы был поблизости, когда принесут счет; чтобы оставил им бумажник, – и все засмеялись, словно наблюдать, как он встает, было уже само по себе развлечение. На какое-то время он забыл о маске. Найти свободный столик было делом трудным и мучительным. Он уже не мог вернуться к парням, а сесть было некуда. Глубоко несчастный, он брел по залу и вдруг, не веря своим глазам, очутился перед пустым столиком. Он тут же упал на стул. Приятели видели его? Нет, отсюда он их не видит, значит, и они не видят его. Официант спросил его о чем-то; хотя он не расслышал слов, но угадал их и ответил, очень довольный:

– Шампанского.

Однако его злоключения еще не кончились. Он не хотел сидеть здесь один – они увидят меня одного, подумал он, какой позор, – но если он встанет, стол тут же займут. А если не отправится на поиски маски, быть может, потеряет ее навсегда.

L