Изобретение Мореля. План побега. Сон про героев

Он снова принял версию, что все это подстроил Дрейфус, рассмотрел основания для подозрений и уверился, как никогда, в его невиновности. Сразу захотел высказать имевшиеся у него подозрения, чтобы Дрейфус опроверг их, и они вместе приступили бы к разгадке тайн. Но отложил это, понимая, что благоразумнее будет сдержаться, дотерпеть до конца. Послезавтра прибудет Ксавье, и он предоставит кузену беспристрастный отчет о событиях. А если Ксавье не появится, отплывет на «Беллерофоне» в Кайенну и поставит в известность местные власти. Тут Неверс вспомнил, что Дрейфус привез его на лодке, а «Беллерофон» остался на острове Реаль.

XLV

Нужно было выходить из апатии – пишет он. – Чтобы выиграть время (никакого плана у меня не было), я решил обследовать остров. Заговорив об этом с Дрейфусом, он узрел опасности, таившиеся в этом предложении, и заменил «остров» на «дом». Наверное, неосмотрительно было бы удаляться от камер, да и отходить друг от друга глухой ночью, в диких зарослях было бы опрометчиво.

Начали с кабинета Кастеля. Дрейфус заглянул под диван, за шторы, в платяной шкаф. Если преступник наблюдал за нами, – отмечает Неверс, – мы уронили себя в его глазах. Неверс стоял неподвижно около двери, руководя действиями Дрейфуса, однако не выпуская из виду двор и главный корпус. Потом они зашли в комнату, которую Дрейфус назвал «лабораторией». Она была большая, бедно обставленная, грязная и разоренная. Неверсу комната напомнила дурно пахнущий зал, где мсье Жакимо лечил собак и кошек старых дев из Сен-Мартена. В углу находились какие-то ковры и две-три ширмы; все они были раскрашены, как камеры и двор. Неверс сравнил их с палитрой художника и высказал какие-то туманные замечания относительно аналогий между предметами (они существуют только для того, кто на эти предметы смотрит) и насчет символов (они – единственный известный человеку способ соприкоснуться с реальностью).

– А это что такое? – спросил он, указывая на ширмы.

Он подумал, что ширмы служили для экспериментов со зрением больных (дальтоников?). Дрейфус придерживался иного мнения.

– Безумие, болезнь мозга, – повторял он, вздыхая. – Знаете, что он делает? Чем занят сейчас, в эту минуту? Всю ночь не выпускает из рук карандаш и бумагу.

– Синий карандаш и желтую бумагу? Я видел. Почему вас это так беспокоит?

Интересно, подумал Неверс, что сейчас творится в камерах.

– Нет ничего забавнее сумасшедшего, – заключил Дрейфус, улыбаясь. – Но на господина губернатора тяжело смотреть. Что там цирковые клоуны! Бродит, возглашая, словно беспамятный, какую-то несусветицу о штилях на море и чудищах, которые вдруг превращаются в алфавиты. Тогда он приходит в восторг и начинает скрести карандашом по бумаге. Наверное, воображает, будто пишет.

– Эти поиски бесполезны, – объявил Неверс. – Мы теряем время.

Он хотел добавить, что нужно обследовать камеры, но передумал. Лучше делать вид, что он не боится.

– Убийца может следовать по нашему маршруту, за нами или впереди нас, – произнес Неверс. – Так мы никогда его не найдем. Нам надо разделиться и двигаться в разных направлениях, пока мы не столкнемся друг с другом.

Дрейфуса это удивило. Неверс прикинул: он или промолчит, или откажется под каким-то предлогом. Дрейфус промолчал. Неверс не стал настаивать. Он испытал прилив симпатии к Дрейфусу и с искренним сочувствием в очередной раз заметил, что он мокрый и дрожит. От Дрейфуса это не укрылось.

– Можно, я переоденусь? – спросил он. – Надену сухое и через пару минут вернусь.

Раз он решился провести несколько минут в одиночестве, – признает сам Неверс, – значит, ему действительно очень плохо.

Но Неверс хотел немедленно вернуться к камерам.

– Есть что-нибудь выпить? – спросил он.

Дрейфус ответил утвердительно. Неверс дал ему выпить полстакана рому.

– Теперь идемте наверх, посмотрим на больных.

Они подошли к дорожкам, проложенным над двором. Дрейфус шагал впереди. Неожиданно он остановился, побледнел (лицо его посерело, как у всех мулатов, когда они бледнеют) и, почти не шевеля губами, произнес:

– Еще один умер.

XLVI

Неверс заглянул в камеру.

Огромный, с распухшим лицом, с застывшим взглядом, устремленным вверх, Фавр лежал на полу камеры мертвый. В других камерах ничего нового не происходило: Пресвитер и губернатор находились в тех же внушающих тревогу позах загнанных зверей, напряженно выжидающих момента, чтобы либо пуститься в бегство, либо напасть на загонщика.

Дрейфус и Неверс спустились, открыли камеру Фавра (запертую на ключ) и вошли. Осмотрев труп, предположили, что Фавр умер от удушения после яростной борьбы.