«Получение этого письма возмутит вас, тем не менее я должен его написать. Не стану спорить, вы предоставили мне ясные и многократные доказательства того, что не желаете иметь со мной дела. Вы скажете, что это письмо – очередное проявление моей невероятной настойчивости, но также вынуждены будете признать, что это проявление – посмертное, поскольку сочтете меня чуть менее, чем мертвецом, и куда более потерянным для жизни, чем умирающий. Согласитесь, что у меня уже не осталось времени для дальнейших уговоров. Выслушайте меня в спокойной уверенности, что Педро Кастель, с кем вы познакомились и кого отвергли, больше не будет надоедать вам.
Итак, наши действия по отношению друг к другу. Вы приехали на острова с предубеждением, которое делает вам честь, то есть готовы были ненавидеть все, что здесь вас окружало. Со своей стороны, я нуждался в сотруднике. Боли, терзавшие меня в последние годы, усилились, и я понял, что жить мне осталось недолго.
Я нуждался в человеке, способном передать найденное мной обществу. Я мог сам поехать во Францию, но прежде следовало подать в отставку, дождаться, пока ее примут и прибудет тот, кто заменит меня. Я не знал, продержусь ли столько времени. Вскоре мне стало известно, что в колонию приезжаете вы, что я заполучу себе в помощники автора монографии о «Кодексах Олерона». Прошу вас, вообразите, какое облегчение я испытал, какое ликование и нетерпение меня охватили. Я ждал вас с надеждой, повторяя: это человек высокой культуры; одиночество и неодолимое притяжение моих открытий соединят наши души.
Потом я понял, что могут возникнуть трудности. Было необходимо ставить опыты, подразумевавшие безразличие к человеческим законам и даже к жизни отдельных людей или, по крайней мере, основанные на окончательном убеждении в непреходящей ценности моих открытий. Я знал, что вы – человек высокой культуры. Согласитесь ли вы на подобные эксперименты? Хватит ли моей жизни, чтобы убедить вас?
Итак, я ждал вас со вполне оправданным трепетом. Этот трепет, необходимая скрытность и ваше предвзятое отношение ко всему, что творится на островах, вызвали у вас отвращение. Напрасно я старался это побороть. Смею заверить, что сейчас я чувствую к вам живейшую неприязнь. Будьте также уверены, что если я поручаю вам передать миру мое открытие и оставляю вам часть своего имущества, то лишь потому, что у меня нет выбора.
Де Бринон не в состоянии передать открытие. Он справляется с ручной работой, я его научил; уместно
Я надеялся, что располагаю временем, но вскоре убедился, что нужно срочно принимать решение. Боли усиливались. Я отправил вас в Кайенну, чтобы вместе с продуктами и прочими припасами, которых уже не хватало в тюрьме, вы привезли обезболивающее, тогда я забыл бы о страданиях и мог работать. Или господин Лейтао действительно не имел лекарств – в это трудно поверить, – или вы не пожелали их привезти. Боли стали невыносимыми, и я решился сделать тот шаг, который по соображениям морали заставил совершить осужденных Марсильяка, Фавра и Деложа. К тому же шагу, по соображениям морали, основанным на изрекаемой вами откровенной лжи, я попытался принудить вас. С того момента я из человека науки превращусь в предмет науки. Я уже не буду испытывать боли и стану слышать (до скончания времен) первые такты «Симфонии ми минор» Брамса.
К письму прилагаются объяснение моих открытий, методы их применения и распоряжение относительно моего имущества».
Неверс перевернул листок и на следующей странице прочитал:
РАСПОРЯЖЕНИЯ ОТНОСИТЕЛЬНО ИМУЩЕСТВА
«На Чертовом острове, пятого числа апреля месяца 1914 года… Если правительство Франции удовлетворит одно из прошений (а и б), излагаемых ниже, десятую часть моего имущества следует вручить как вознаграждение за оказанные услуги лейтенанту флота Энрике Неверсу.
а). Я, губернатор колонии, и заключенные Марсильяк, Делож и Фавр до самой смерти должны оставаться в этих камерах под присмотром отпущенного на поселение Борденава, пока тот жив, а потом – смотрителя, которого сам назначит, чтобы он неукоснительно соблюдал инструкции, оставленные мною упомянутому Борденаву.