Изольда Великолепная

Кайя соврал: склеп открывался на море. Пара морских змей, вытесанных весьма грубо, охраняла кованые ворота. Сырой воздух и соль, которая скапливалась в пещере, разъедали металл, и ворота приходилось менять довольно часто. Последние поставили двенадцать лет тому. И с тех пор Кайя обходил это место стороной. На соляном полу оставались следы. И звуки разносились далеко, будоража покой мертвецов. Ворота открылись с протяжным скрипом, и море, отозвавшись на голос, хлестануло волной скалу.

От ворот до входа – три шага.

И тяжелый засов, казалось вросший в дерево.

Лестница с широкими грубыми ступенями.

Темнота.

Факел загорается не сразу, чадит и воняет, и пламя трепещет. Сполохи скользят по стенам, выхватывая пустые ячейки. Осталось всего десятка два. И через пару сотен лет придется закладывать новую шахту. Но это уже будет чужая проблема.

Два пролета. Факел все-таки гаснет, но здесь сложно заблудиться.

И белесые пятна мрамора.

У дальней плиты – Кайя скорее чует, чем видит, – ветка лилий, и, значит, дядя все еще приходит. Но лилии лучше, чем головы. За этой нишей – пустая, которую Магнус охраняет свято, правда, уже не спешит занять ее до срока.

Кайя останавливается у первой в череде могил.

– Здравствуйте, мама. – Плита влажная на ощупь. Шрамы букв читаются под пальцами. – Извините, что давно не заглядывал, но… вряд ли вы заметили. Хотя если все-таки заметили, то извините.

Не стоило сюда приходить. Не сейчас.

А когда?

Двенадцать лет было, чтобы с духом собраться. И то не хватило.

– Ваша светлость… – К плите отца прикоснуться Кайя не решился, как и вообще подойти близко, пусть разумом и отдавал себе отчет, что отец мертв и не представляет угрозы. Но слишком жива была память. – Я пришел сообщить вам, что женюсь. И что вы вряд ли бы одобрили мой выбор, но в кои-то веки мне больше не нужно ваше одобрение.

Каждое слово давалось с трудом.

– И что когда у меня появится сын, я не повторю вашей ошибки. Я не стану обвинять его в собственных несчастьях.

Тишина. А чего он ждал? Ответа? Ответ отца Кайя мог бы представить в мельчайших деталях. Каждое слово. Интонация, что режет больнее слов. Взгляд, под которым остро ощущаешь собственную ничтожность. Гранитный клинок чужой воли, вскрывающий разум. Бесполезность сопротивления. И вопрос, на который до сих пор нет ответа: за что?

Не следовало приходить.

И уж тем более не следовало сбегать, поджав хвост.

У ворот ждал Магнус. Он держал охапку лилий, бутылку вина и связку толстых восковых свечей.

– Мириться приходил? – поинтересовался дядя. – Или проверял, на месте ли мой братец? Ну да, с его паскудным характером и воскреснуть станется…

Кайя мотнул головой и отмахнулся, но от дяди не так просто отделаться.

– Садись, – Магнус указал на скамейку, спрятанную за змеиной спиной, – и выпей. Полегчает.

Вино было кислым, но и вправду слегка полегчало. Во всяком случае, речь вернулась.

– Думаешь, он слышал? – Кайя очень на это надеялся.

– Ну… как знать?

– Если слышит, то бесится. Хорошо бы.

– Может, и так. А может, и нет. Совсем туго приходилось?

Еще один отложенный разговор. И можно не отвечать, дядя не будет настаивать – до сих пор он избегал задавать вопросы о том времени – но, вероятно, пришла пора.

– К тому, как обычно… я привык.

Научился зализывать раны. Выталкивать из памяти часы и дни, когда он был рядом. Жить, улавливая те минуты, когда его все-таки не было.

Минута – порой достаточно, чтобы отдохнуть.

– Потом… он решил, что я виноват. Она умерла от простуды, а виноват все равно я. Мы на границе стояли. А он вызвал вдруг. И не объяснил почему… и уже потом не отпускал. Мать не вмешивалась. Она ведь никогда и ни во что не вмешивалась.

– А меня не было.

Кайя кивнул. Никого не было. К счастью, он достаточно хорошо изучил отца, чтобы, получив письмо, отправить Урфина к Мюрреям. Эдвард все правильно понял.

Жаль, что самому Кайя бежать было некуда.

– Еще немного, и я бы его убил. Или он меня, что вероятней.

Вино закончилось. И надо бы уходить. Прошлое надежно заперто в склепе, и Кайя сказал все, что хотел сказать.

– Знаешь, – дядя погладил восковые лепестки лилий, – я почти и не помню, что со мной было, но если о чем и жалею теперь, так о том, что вас бросил.

– Но ты же вернулся.

– Ну да… большей частью.

Три дня.

Я спокойна.

Нет, честное слово, спокойна. Ну, почти. Главное, без истерик. Свадьба… подумаешь, свадьба. Это же не запуск орбитальной станции. Проехаться по городу. Постоять красиво. И помахать подданным ручкой. Они посмотрят на меня. Я – на них.

И разойдемся, довольные друг другом.

Ну не выгонят же меня из замка, если вдруг что-то не так пойдет?

На всякий случай спрашиваю у Кайя. Он долго смотрит на меня, пытаясь вникнуть в суть проблемы, потом решает ее проверенным уже способом – сгребает нашу светлость в охапку.

– Все будет замечательно, сердце мое.

Верю. Наверное. Он же льстец. И предвзято ко мне относится.

– Ты понравишься им. Ты до того хороша, – мурлычет Кайя на ухо, – что, будь ты чужой невестой, я бы вспомнил о своем праве первой ночи.

Комплимент меня озадачивает настолько, что я перестаю бояться.

– А оно у вас есть?