Изоляция (ЛП)

— Полагаю, это известно лишь мистеру Малфою, — наконец, произнесла она, когда они дошли до двери. — И, возможно, причина не так уж важна.

— О чем вы?

— Возможно, единственно важной вещью является то, что он не делал этого, — предположила МакГонагалл, ее сильный акцент был полон мудрости, которую Гермиона всегда находила поучительной. — И я порекомендовала бы вам заострить свое внимание на этой мысли до конца его пребывания.

Зубы немного сильнее сжали ее нижнюю губу.

— Хорошо, — согласилась она. — Я постараюсь.

— Это все, о чем я прошу, — сказала престарелая ведьма. — Проводить вас до дортуара?

— Не стоит, — отказалась Грейнджер, делая несколько шагов в сторону двери. — Спокойной ночи, профессор.

Она медленно пошла в сторону комнат, детально продумывая, как именно ей удастся приглядывать за Малфоем, когда единственное, чего она желает, — запереть дверь в его спальню и никогда больше с ним не встречаться... Вроде как... Ее ранние мысли о Дамблдоре заставили задуматься, оправдана ли сила ее отвращения к нему. Ей стоит об этом подумать.

Гермиона почти ожидала, что Малфой будет ждать ее; готовый опрокинуть горшок жаркого ей на голову за подобное оскорбление. Она знала, что он будет рассматривать это, как оскорбление его чистокровной гордости. Но парню нужно питаться. Точка.

Если она пострадает от жаркого за свою наивную попытку доброты, так тому и быть.

Но его там не было.

И горшок был пуст.

Он действительно все съел?..

Еще одна нежеланная улыбка, вызванная Малфоем, тронула ее губы, и она ощутила, как интерес расцветает в груди. Может быть, размер ее ненависти к нему был неоправданным. Но с другой стороны, возможно, он был так сильно голоден, а она всегда спешила найти нечто хорошее в людях.

Твою мать...

Драко проснулся с солеными каплями, стекающими по его лицу, и на самом деле не имел понятия, что это — пот или слезы.

Гребаные кошмары.

С наличием дымящейся еды от грязнокровки и скучного перечитывания двух книг выходные прошли довольно быстро. Осталось еще девяносто девять. Он покидал свою комнату лишь для того, чтобы воспользоваться ванной или же прихватить еды. И если он не натыкался на Грейнджер, то мог хотя бы притвориться, что это не она оставила обед.

Он мог притвориться, что не принимал ее жесты доброты.

Потому что сама перспектива заставляла его желать биться головой о стену, пока не разобьет ее. Или вызывала рвоту, и он не мог с ней справиться. Особенно, когда каждый день просыпался мокрый от пота.

Он не знал, что хуже: что она тратила время и силы на приготовление пищи, или тот факт, что она всегда следила за тем, чтобы еда оставалась горячей; он предполагал, что она использовала некое подогревающее заклинание. Почему бы просто не бросить её остывать? Для чего растрачивать магию ради уверенности, что он получит удовольствие от пищи? Это было чертовски унизительно.

Настал понедельник. Грейнджер снова была в душе, а это значит, что он проснулся более чем рано, если она еще даже не ушла на занятия. Успокаивающий звук водных брызг танцевал по его комнате подобно влажному миражу. Малфой отчаянно не желал возвращаться к ночным кошмарам, которые стали ожесточеннее, и он начал физически на них реагировать. Они причиняли боль; пульсировали в его висках часы спустя, и он не мог удержать дрожь, терзающую тело.

Они разбивали его...

Один из ее восторженных стонов прорвался в его комнату, и он мог бы поклясться, что головная боль немного утихла. Он облизал губы и стал ждать следующего стона, просто для того, чтобы убедиться.

Спустя мгновение послышалось еще одно девичье мурлыканье.

Да, оно определенно затуманивало его сознание и отгоняло пульсацию в голове. Он хотел бы усомниться в этом, но не смог.

Вместо этого Малфой встал с кровати, потянув за собой одеяло, чтобы укрыться от сырости осеннего утра. Он завернулся в тонкий материал и сел напротив стены, разделяющей его комнату с ванной. Позже он сможет возненавидеть себя за это, но, Мерлин, он был готов на все, лишь бы изгнать болезненные отзвуки ночных кошмаров.

С поверженным рыком он прислонился головой к стене, греясь во влажных шумах и ее гортанных звуках. Один из наиболее приятных стонов вызвал дрожь, пробежавшую по его позвоночнику; после событий в Астрономической башне он еще не чувствовал себя настолько расслабленным.

Вода и ведьма убаюкивали его, и хоть он знал, что эти звуки были приятны и для его ушей, и для души, он никогда прежде не ненавидел себя больше.

Когда Драко вновь проснулся, то определил время по углу солнечных лучей, выглядывающих из-за облаков, — было около полудня. Он натянул свои обычные черные брюки и черный джемпер, подумав, что его одежде скоро потребуется стирка. Отлично. Еще одно одолжение от нее.

Гриффиндорский галстук вокруг его шеи с каждой прожитой минутой становится все более заманчивым. И дело было вовсе не в модных предпочтениях. Как будто бы он станет носить красный с чертовым золотым.