Израильская литература в калейдоскопе. Книга 1

Через три дня Тувья пришел к школе. Я слышал, как он лаял внизу. Он был весь грязный и ужасно вонял, но кроме этого остался совершенно прежним. Я был горд тем, что он вернулся, и это доказывало также, что все сказанное Согаром о том, что Тувья не по-настоящему любит меня, было просто туфтой. Потому что, если бы Тувья был привязан ко мне только из-за еды, он не пришел бы именно ко мне. Он, Тувья, также поступил мудро, придя к школе, так как, явись он домой без меня, не знаю, что папа сделал бы с ним. Даже так, когда мы вернулись вместе, папа сразу хотел избавиться от него. Но мама сказала, что, может быть, Тувья извлек из произошедшего урок и сейчас будет хорошей собакой. Потом я помыл его во дворе водой из шланга, а папа сказал, что с сегодняшнего дня Тувья будет все время привязан и, если он еще хоть раз натворит что-нибудь, ему несдобровать. Правда в том, что Тувья из произошедшего ничему не научился, только стал немножко больше ненормальным. И каждый день, когда я возвращался из школы, я видел, как он с остервенением облаивает какого-нибудь прохожего, пока однажды, когда я вернулся из школы, я не застал ни его, ни отца. Мама сказала, что пришли из погранохраны, так как прослышали о Тувье, что он злой пес, и захотели мобилизовать его, в точности, как Азит — собаку-парашютистку, и что теперь он пес-следопыт и кусает террористов, которые пытаются проникнуть через северную границу. Я сделал вид, что верю, а вечером отец вернулся на своей машине, и мама что-то шептала ему в сторонке, а он отрицательно качал головой. На этот раз отец проехал сто километров, за Гедеру, и выпустил там Тувью. Я знаю, потому что старший брат рассказал мне. Он также сказал о причине этого: Тувья сумел-таки высвободиться и покусал инспектора из муниципалитета.

Сто километров — много и для автомобиля, а своим ходом — в тысячу раз тяжелее, особенно для собаки, для которой каждый шаг — едва четверть человеческого шага, однако через три недели Тувья вернулся. Он ждал меня у школьных ворот, даже не лаял, у него не было сил двигаться, только, не поднимаясь, вилял хвостом. Я принес ему воды, и он опустошил с десяток мисок. Когда папа увидел его, он был ошеломлен. «Эта собака, как проклятие», — сказал он маме, которая тут же принесла для Тувьи косточки из кухни. Той ночью я позволил ему спать со мной в кровати. Он заснул раньше и всю ночь подвывал и рычал во сне, пытаясь укусить всех тех, кому вздумалось нервировать его во сне.

В конце концов из всех людей он должен был атаковать именно бабушку. Он даже не укусил, только прыгнул на нее; повалил на спину, и она сильно ударилась головой. Я вместе со всеми помог ей подняться. Мама послала меня на кухню за стаканом воды для бабушки. Когда я вернулся, увидел, как папа со злостью уже тащит Тувью к машине. Я даже не попытался сделать что-нибудь, и мама тоже. Мы знали, что он заслужил это. А папа еще раз попросил моего брата пойти с ним, только на этот раз он также велел ему захватить с собой ружье. Мой брат был просто джобник[9], но из-за того, что служил на дальней базе, приезжал домой с оружием. И когда папа велел ему принести ружье, он в первое мгновение не понял и спросил папу для чего, и папа сказал, что это для того, чтобы Тувья перестал возвращаться.

Они взяли его на мушку и выстрелили в голову. Брат сказал, что Тувья вообще не понял, что произойдет. Он был в хорошем настроении и исследовал все вещи, которые нашел на свалке. И тогда — бах!

С той минуты, как брат рассказал мне об этом, я почти не думал о Тувье. В предыдущие разы я еще вспоминал его, пытался представить, где он находится и что делает. Но сейчас уже нечего было представлять. Тогда я постарался думать о нем как можно меньше.

Через полгода он вернулся. Ждал меня во дворе школы. Он волочил ногу, один глаз был закрыт, да и челюсть выглядела совершенно парализованной. Но когда увидел меня, он по-настоящему обрадовался, как ни в чем не бывало. Когда я привел его домой, папа еще не вернулся с работы, мамы тоже не было дома, но и когда они уже пришли, не сказали ни слова. Вот и все. С тех пор Тувья оставался у меня двенадцать лет, пока в конце концов не умер от старости. Больше он уже никого не кусал.

Изредка, когда кто-нибудь проезжал мимо на велосипеде или просто шумел, еще можно было видеть, как он беснуется и пытается штурмовать ограду, но силы как-то иссякали у него посередине.

(От переводчика:

Прежде, чем представить вниманию читателя следующий рассказ Керэта, мне хотелось бы привести свой рассказ о встрече с писателем в Москве.)

На встрече с Керэтом