Израильская литература в калейдоскопе. Книга 1

— Точно я не знаю, — признался черт, — я просто приношу их на склад, там их у меня пересчитывают, расписываются на накладной и все. Что с ними происходит потом, я, в сущности, не имею понятия.

— Если при подсчете у тебя выйдет один лишний, я всегда буду рад получить его назад, — рассмеялся парень и хлопнул по ящику. И черт тоже рассмеялся, но каким-то деланным смехом и все четыре этажа вниз думал только о рассказе, что тот написал, и об этой работе по изъятию, которая раньше казалась ему такой привлекательной.

Эфраим Кишон

(От переводчика:

Читаю рассказы Эфраима Кишона, искрящиеся тонким юмором или наполненные колючей сатирой, с наслаждением.)

Какая разница?

Мой дядя Эгон — хороший еврей, но это не значит, что он также и сионист. Когда я уехал в Израиль, он отправился в США, в Нью-Йорк. Не из-за неприязни к Израилю, а так, неизвестно почему. Он подумал, что такому ловкому дельцу, как он, ничего не нужно, кроме как сойти с трапа корабля, и доллары, наверняка, сами начнут сыпаться ему в карман. Между прочим, так в точности и произошло. Что нам оставалось делать? Мы написали ему в досаде, что здесь все не так просто, но мы не ощущаем недостатка ни в чем. Что оставалось ему? Он перестал присылать нам посылки.

Противоречия между нами обострились, когда на пятом году после моего переезда в Израиль мы посетили нашего могущественного друга. Дядя Эгон принял нас в своем прекрасном доме и проявил к нам большую любовь. Нас разъединял только вопрос о регионе Ближнего Востока. То есть, дядя Эгон ни на йоту не отступал от своей позиции нейтралитета по отношению к еврейскому государству:

— Я ежегодно вношу пожертвования для вас, — говорил он, — но не знаю, что есть у вас там такое, чего нет у меня здесь?

— Я прекрасно чувствую себя там, — отвечал я.

— Я тоже, — говорил Эгон. — Тогда какая разница?

— Я живу среди двух миллионов евреев, — горячился я.

— Так я тоже.

— Но у нас президент — еврей.

— Ладно, когда я надумаю стать президентом, приеду в Израиль…

Примерно на этой стадии спора мы обычно расходились, чувствуя стыд за своего ближнего. Но это не портило хороших отношений между нами; более того, когда я был приглашен министерством иностранных дел Соединенных Штатов посмотреть на военный парад в День провозглашения независимости США, дядя Эгон сопровождал меня, расчувствовавшись от чести, которая выпала благодаря мне на его долю.

Я не собираюсь задевать наши патриотические чувства, но американцы умеют организовать парад. В течение какого-то времени я считал военные оркестры, принимавшие в нем участие, но дойдя до числа пятьдесят, отчаялся.

Дядя аплодировал с сияющим лицом и спросил:

— Ну, как у нас?

— Неплохо, — пробормотал я, — неплохо.

По прошествии шести часов, в заключение парада, над нашими головами сотрясали воздух около четырех сотен реактивных самолетов разных видов. Дядя в восхищении смотрел вверх:

— Видишь?! — ликовал он. — Нет больше такой силы во всем мире!

Я хотел ответить ему что-то подобающее, но не не нашел что.

* * *

Год спустя произошло чудо. Мой дядя Эгон приехал в Израиль. Не по какой-то особой причине, Б-же упаси, просто он совершал, по случаю, поездку по Европе и надумал заскочить также, действительно, а почему бы и нет, к своим родственникам в Израиль. На этот раз он был правительственным гостем, и благодаря ему я наслаждался почетом, которого удостаиваются туристы в день парада.

Был образцовый порядок, то есть, мы прошли пешком около двадцати километров, солнце пекло в полную силу, места на трибуне были совершенно неудобными и вдобавок к этому за немалую цену. Дядя сдерживался и не сказал ни слова. Полтора часа мы сидели в спертой атмосфере. Когда раздали флаги, дядя Эгон захлопал в ладоши. После этого над нашими головами появились восемь самолетов «Mystere». Дядя Эгон смотрел вверх, и из его глаз текли слезы. Когда пролетели четыре вертолета, он уже плакал, как ребенок.

— Дядя, — сказал я ему, — вот это и есть разница.

Хамсин [10]

— Жена, — прошептал я, — у меня четверть часа назад упала ручка.

Жена лежала на диване и причмокивала кубики льда.

— Так подними, — промямлила она, лежа на спине, — подними…

— Не могу, — ответил я, — у меня нет сил…