Израненное сердце

Она произносит эти два предложения вместе так, будто привыкла представляться дочерью своего отца. Это значит, что он должен быть какой-то важной шишкой, но я никогда не слышал этого имени раньше.

Впрочем, сейчас мне на него насрать.

Мне хочется знать, почему девушка плакала в одиночестве в машине, когда должна была распивать шампанское с остальными богачами.

— Почему вы были расстроены? — спрашиваю я.

— О. Ну…

Я смотрю, как краска заливает ее лицо, окрашивая смуглую кожу в розовый цвет, словно у хамелеона.

— Меня приняли в школу дизайна. Но мой отец… я должна поступить в другой университет.

— Что за школа дизайна?

— Школа кутюрье… — Девушка краснеет еще сильнее. — Знаете, одежда, аксессуары и все такое…

— Вы сами сшили это платье? — спрашиваю я.

Стоит мне это произнести, как я понимаю, что сморозил глупость. Богачи не шьют себе платья.

Впрочем, Симона надо мной не смеется. Она разглаживает руками розовую юбку из тюля и говорит:

— Хотела бы я так шить! Это платье от Эли Сааб, похожее на то, в котором была Фань Бинбин на Каннском фестивале в 2012 году. У нее была еще накидка, но тюль и бисерная вышивка такими цветочными узорами…

Девушка резко замолкает. Возможно, она поняла, что с таким же успехом могла бы сейчас говорить со мной по-китайски. Я ни хрена не смыслю в моде. В моем шкафу лежит лишь с десяток белых футболок и примерно столько же черных.

Но мне бы хотелось, чтобы она продолжала. Мне нравится, как Симона говорит. Ее голос такой мягкий, нежный, благородный… полная противоположность моему. К тому же всегда интересно слушать людей, когда они говорят о том, что любят.

— Вас не интересуют платья, — говорит она, тихонько смеясь про себя.

— Нет, — отвечаю я. — Не слишком. Но мне нравится вас слушать.

— Меня? — снова смеется она. Рассказывая о платье, девушка совсем позабыла свой страх.

— Ага, — говорю я. — Это так странно?

— Ну… — отвечает Симона. — Все, что происходит сейчас, довольно странно.

Теперь, убедившись, что меня никто не преследует, я сворачиваю на север и еду почти без цели. Мне нужно избавиться от машины — должно быть, она уже заявлена в розыск. От девушки тоже надо избавиться по тем же причинам. Я мог бы высадить ее на первом попавшемся перекрестке. Тем не менее я этого не делаю.

— У вас акцент? — спрашиваю я. Мне кажется, я услышал легкий акцент, но не могу определить его происхождение.

— Я не знаю, — отвечает девушка. — Я жила в разных местах.

— Где?

— Ну, я родилась в Париже — там живет семья моей мамы. Затем мы переехали в Гамбург, потом в Аккру… после этого, кажется, были Венеция, Барселона, немного пожили в Монреале — боже, ну там был и холод. Затем в Вашингтоне, где было немногим лучше. А потом я поступила в школу-пансион в Мезон-Лаффит.

— Почему вы все время переезжали?

— Мой отец — посол по особым поручениям. И бизнесмен.

— А мама?

— Она была шоколадной наследницей, — с гордостью улыбается Симона. — Ее девичья фамилия — Ля Ру. Слышали про трюфели «Ля Ру»?

Я качаю головой, чувствуя себя рядом с ней неотесанным невеждой. Девушка хоть и юна, но, кажется, уже объездила весь мир.

— Сколько вам лет? — спрашиваю я.

— Восемнадцать.

— Вот как. Выглядите младше.

— А вам?

— Двадцать один.

Симона смеется.

— Выглядите старше.

— Я знаю.

Наши глаза встречаются в зеркале заднего вида, и мы улыбаемся друг другу. Улыбка для меня — это что-то редкое. Понятия не имею, чему мы оба так радуемся. Между нам чувствуется какая-то особая химия, когда беседа течет сама собой и любая фраза кажется уместной. Хоть мы и два незнакомца в этой неразберихе.

— Вы остановились в «Дрейке»? — спрашиваю я.

— Нет, наша семья снимает на лето дом в Чикаго.

— Где?

— В Линкольн-парке.

— Я живу в Олд-Тауне.

Это два соседних района.

Мне не стоило этого говорить — если девушка будет общаться с копами, если даст мое описание, то найти меня будет нетрудно. В Олд-Тауне не так уж много итальянцев размером с ломовую лошадь. К тому же чикагская полиция прекрасно наслышана о семействе Галло.

— Пожалуй, мне пора, — говорю я.

Мой рот произносит слова. Мое тело с ними не согласно. Я заехал на ближайшую парковку, но не спешу выходить из машины.

Я вижу эти карие глаза, наблюдающие за мной в зеркале. Девушка медленно моргает, словно кошка. Гипнотизирует меня.

— Я оставлю вас у исторического музея, — сообщаю я. — У вас есть телефон?

— Да, — отвечает она.

Это тоже было неосмотрительно. Симона могла позвонить в полицию, пока мы ехали, и я бы даже этого не заметил.

Какого хрена я творю? Я никогда не был таким беспечным.

Я быстро протираю руль и рычаги переключения передач своей рубашкой, следя за тем, чтобы не оставить отпечатков. Я также протираю дверную ручку.

— Я выхожу, — говорю я. — Сделайте мне одолжение и выждите пару минут, прежде чем кому-либо позвонить.

— Подожди! — вскрикивает Симона.

Я оборачиваюсь и впервые вижу ее целиком.

При виде этой девушки во плоти, не в отражении, у меня захватывает дух. Я буквально не могу дышать.

Она тянется через сиденье и целует меня.