Изумруд из Сан-Донато

Он правильно почувствовал устройство, хотя и не понимал еще всех механизмов машины под названием Морской кадетский корпус. А суть машины была проста. С учетом того, чьи дети обучались в заведении, все что происходило в Корпусе, становилось достоянием петербургских и дворцовых пересудов, сплетен и слухов. И тревожным эхом отдавалось в уши командования Флота и царского Двора. И эхо это звучало так:

– Кадеты Арсеньеву-то козью морду показали! Дали придворному шаркуну окорот. Поглядим, чем дальше все обернется.

А через некоторое время авторитета среди всех курсантов Николаю добавила проделка с «литографическими задами». Под таким деликатным названием она вошла в официальную историю Морского корпуса. Неофициально же она звучала гораздо ярче.

Дело в том, что два раза в году по отдельным предметам на всех курсах устраивались экзамены. И конечно, курсантам принципиально важно было заранее знать содержание проверочных билетов.

Однако, нанесенные на литографические камни, билеты секретно покоились в специальной закрытой комнате и распечатывались на бумаге только в день собственно экзамена.

– Попасть ночью в комнату через форточку теоретически можно. Да только вот какой из этого толк?

– Оттиск имеет обратное написание. В темноте сам черт не разберет, что в билетах написано.

– Да и переписывать сотню билетов – занятие весьма неблагодарное.

К тому же в любой момент мог заметить возню вахтенный офицер, который к этой комнате накануне экзаменов относился натурально с особым бдением.

И тут Колчаку пришла в голову гениальная озорная мысль.

– Кадеты и гардемарины по очереди через форточку лезут в залу с литографическими камнями. Снимают штаны и садятся голыми задницами на содержание билетов.

– И что?

– А то, что затем, в спокойной обстановке мы, их боевые товарищи, аккуратно разглядывая надписи на ягодицах, переписываем содержание билетов набело.

Операция была одобрена и немедленно началась. Впрочем, не все выходило совсем уж гладко:

– Послушайте, гардемарин Никольский, зачем вы лезли в форточку если у вас родинка в половину задницы, простите?! Я ничего не могу разобрать!

– А что я? Я же не специально!

– Оставьте это интеллектуальное занятие тем, у кого пониже спины нет архитектурных излишеств.

Приходилось назначать замену для дефектной, простите, задницы.

– Князь Геловани!

– Что?

– Вам никогда не говорили, что к волосатой поверхности полезная информация не пристает? Только гадость всякая.

– Что значит, не пристает?

– А то и значит! Бриться надо! Или оставить умственную работу другим кадетам.

– Как это бриться? Вы пробовали это место брить? Давайте начнем с вас!

– У меня там, слава богу, князь, ничего не растет. И уже десятое поколение как!

– Что вы хотите этим сказать? Что мои родители к обезьяне ближе, чем ваши предки?!

– Помилуй бог, князь! Это вы так сказали. Я и не думал ничего подобного!

– Нет, думали! Я же по глазам вижу!

– Князь, только не вздумайте затевать дуэль… из-за волос на ж… Вас же потом родственники засмеют!

Таким образом, к началу экзамена кадеты не только отлично знали содержание билетов, но и с закрытыми глазами могли описать особенности доброй полсотни, извините за выражение, задниц своих однокашников. Надо ли говорить, как это сплачивало курс?

А как это шло на пользу гигиене?! Ведь перед тем, как полезть в форточку носители ценной информации приводились в безупречно чистое и благоуханное состояние. И может быть первый раз в жизни с таким старанием.

День проходил за днем и за будничными делами история с палашами и револьвером постепенно отошла в прошлое, оставаясь лишь едким тревожным воспоминанием о живущей где-то на крыше или на чердаке настоящей морской нечистой силе.

***

Балерины взрослеют рано. И потому путь от первой платонической влюбленности до взрослых интимных отношений проходят очень быстро. Увы, чаще всего именно отношениями подменяя любовь.

Сначала это своего рода детская игра.

Девочки делят между собой великие роли на сцене, в своих фантазиях стараясь не занимать «чужие», уже ангажированные предпочтения. При этом их ничуть не смущает, что большинству и до обычного кордебалета добраться вряд ли суждено:

– Ах нет, Флору я взять не могу. Ее уже танцует Кшесинская!

И все. Она уже взрослая, она уже вровень с корифейкой.

Активно обсуждается, кто и как будет танцевать, перед глазами царской фамилии. И каждая в глубине души лелеет надежду удостоиться похвалы самого Государя, который по какому-либо поводу придет посмотреть постановку:

– И театральное училище, и театр у нас Императорские. Мы созданы для него.

– А Государь – совершенная душка!

Затем, когда надоедает делить роли, сцену и внимание Императора, девочки начинают делить окружающих мальчиков. И здесь готовность уступить подруге «своего» уже значительно ниже. Разрешение спора как бы отдается на суд самого кавалера. При этом каждый вздох и взгляд особы мужеского полу ловится с экзальтированным вниманием.

– Ах, Красавина! Этот мальчик целый день только на тебя и смотрел!

– Девочки, да мы и пяти минут вместе не были!

– Подумаешь, привереда. Смотри, не упусти своего счастья, Красавина.