Изумруд из Сан-Донато

– Извините, господин! Господин! – попытался вежливо вмешаться Николай по-французски. Но ухажер снова корпусом бесцеремонно отодвинул его в сторону. И мальчик перешел на русский командный язык:

– Я ну морду поверни, козел таежный! – мальчик метким четким ударом под сгиб ноги сзади поставил нахала сначала на одно колено, затем на оба, а правой рукой натренировано выхватил кортик из висящих на боку ножен и воткнул ее в ноздрю нахала.

До смерти испуганный ухажер, не смея снять нос с лезвия кортика, уже по-русски заголосил:

– Господи! Помогите! Господа, у него нож!

– Овсоприемник застегни, окатыш козий! Зубы выпадут.

– Никки, дорогой, немедленно прекрати! – по-французски возмутилась мать Николая, – Сила, мой мальчик, – это не разбой. Сила – это великодушие.

Подросток глубоко вздохнул, картинно закатив глаза, собрал волю в кулак и через «не могу» по-французски выдавил:

– Извините, сир. Я был груб.

И уже провожая «эсера» к лестнице, обернувшись и убедившись, что его не услышит мать, добавил по-русски:

– Я через пять минут спускаюсь с башни, и глазам своим не верю: ты с этой планеты исчез! Понял, ты, Нечаянная Радость?

«Террорист» побежал вниз. Николай обернулся к матушке и … не увидел ее. Нигде.

Он подошел к перилам и ужаснулся: внизу у подножия Эйфелевой башни лежало распластанное тело в красивом сером платье, вокруг которого столпилась многочисленная публика. Чуть поодаль лежала шляпка с ярко-фиолетовым пером.

Николай бросился вниз по лестнице. Но когда он выбежал на траву, где лежало тело его матушки, то никакой парижской публики он не увидел. Он оказался у подножия другой башни – Невьянской. Николай был в форме гардемарина и на вид гораздо старше – ему лет шестнадцать:

– Дьявол! Опять этот Нижний Тагил!

Вокруг тела матушки озабоченно цокая языком расхаживал жандармский полковник.

– Ба! Да это же Пинхус. Полковник Секеринский.

Полковник раскурил желтую папиросу с вирджинским табаком, выпустил облако дыма и сочувственно посмотрел на Николая:

– Ну да, ну да… А ведь это все, молодой человек. Смерть уже наступила. Их было двое. Между собой они говорили по-французски. Одеты одинаково. Так-то, вот…