Изумруд из Сан-Донато

– Ну да, ну да… – полковнику явно не пришелся по нраву пассаж про его сородичей, и он попытался переменить тему, – А мы их водочкой! Водочкой сполоснем. И легче станет. Николай, за тобою, братец, тост. Ты сегодня именинник. Солдатский Георгий – это, ого-го! Это, брат, сила. И все же, должен сказать, что тебе не повезло.

– Это в чем именно? – постарался сосредоточиться Николай, уже начинающий терять ход рассуждений своего полутезки, – В чем не повезло?

– А вот представим. Возьмем, и на минуту представим, что в карете ехал бы кто-то из царской фамилии. Разницы-то бомбистам никакой. Тебе – тоже. А вот если б ты особу царского Дома уберег, то тогда… Ну да, ну да. Да что там уберег, просто храбрость показал бы, как сейчас. А?! То-то… Ну да, ну да…

– И что? – очевидно запутался совсем Николай, – И что из того, что царского Дома?

– Тогда тебе, братец, орден-то дали б повеселее. Не солдатского какого, а офицерского, настоящего Георгия. Понимаешь? А то и Владимира второй, к примеру, сразу степени. Э-э-э-х! Вот так-то брат. Тебе все равно кого спасать, а орден совсем другой. Давай тост говори, однако. Ну да. Ну да… Подумаешь, обер-прокурор… Хочешь весело гореть, так надо бы к костру-то поближе.

Знал бы жандармский полковник насколько глубоко запали в душу Николая эти простые слова. Это ведь один из главных механизмов восхождения: надо непременно выбирать ту пружину, которая бросает вверх предельно высоко.

– К костру поближе… Что ж, будем поближе.

Колчак над тостом думал не долго:

– Хочу выпить за всех, кто погиб. И за того, кого застрелил я, и за тех, кого я никогда не видел и не увижу: за обер-прокурора и генерала. И за жандармов, которые погибли, и за бомбистов. Все они сейчас равны перед Богом. И он выносит им свой приговор. Подлинный. По делам, а не помыслам. Прошу не чокаясь выпить за высший суд для тех, кто сегодня от нас ушел.

– За бомбистов я пить не буду! – заупрямился адъютант.

– Ну да, ну да… Так не за бомбистов, а за высший суд над ними. Хороший тост.

– Неправильно это. Бомбисты должны быть прокляты. А вместо этого… Да они – герои для молодежи! Не те, кто стоит на страже порядка. Не мы с Вами, Петр Васильевич, а бомбисты! Мои сверстники поступают в университеты или в технические училища не для того, чтобы учиться. А чтобы найти революционный кружок и стать бомбистом. Тогда и лучшие девушки с него глаз сводить не будут и… Вы понимаете, что быть бомбистом – это теперь модно! Это так романтично, так смело, так благородно… И пока это будет так – нам их не победить.

– Ну да, ну да… Но давайте все-таки выпьем! Господин кадет произнес тост, и мы должны соответствовать.

Бутерброды быстро улетучились. Персик ушел еще под коньяк. Пришлось вытирать губы рукавом и занюхивать.

– Ваше высокоблагородие, а что же мы будем кушать? Осталась только водка.

– Ну да… А вот ее родимую и будем кушать! Настоящий и правильный спиртосодержащий напиток есть лучшая закуска для самого себя. Запомнили? Зарубите, молодежь, это себе на носу! Вам еще пить и пить… Так- то вот!

– Ну точно… Пинхус! – еще раз подумал про себя Николай, – Мы что тут без закуски хлебным вином ухлестаться собираемся? «Числом поболее, ценою подешевле…» А еще полковник!

После того как «под рукав» благополучно ушла «Смирновская» в кабинет ввели эсера с разбитым вдрызг лицом и выбитыми передними зубами. Последнее весьма позабавило Секеринского:

– Ну да, ну да… А зубов то меньше стало – откусал своё, варнак! На каторге зубы тебе ни к чему: баланду, ее просто пить можно. Жидкая на каторге баланда. Ха-ха-ха! – посмеялся он сам своей шутке, поддержанный услужливым смешком адъютанта.

Бомбист затравленно молчал, лишь зыркая по сторонам глазами и щурясь от густого едкого дыма.

– Вот она – доблесть революции! Денег здесь награбят, да рубеж их и переправят. А когда мы их арестуем, они по дороге на каторгу сбегут, да и к денежкам поближе: в Швейцарию, Англию или Францию. Ну да, ну да… И живут там припеваючи. А зеленая поросль здесь по их указке новые теракты творит и новые денежки грабежом добывает. Таких тараканов не выведешь никаким персидским порошком. Вольготно им и тут на Руси, и за кордоном. Так-то вот, Николай. Ну да, ну да…

– Не в этом дело, господин хороший, – пришел вдруг в себя эсер, – Сегодня самодержавие терпеть не может каждый думающий человек. А стрелять в царя готов каждый второй.

– А вы его видели, царя? – прервал бомбиста Николай.

– Не имел чести, слава богу!

– А тогда в кого стрелять? И за что? За то, что он – царь?

– Этого достаточно.

– Самодержавие незыблемо. А ваших слов должно быть достаточно, чтобы немедленно отправить вас на тот свет. Вы, бомбисты, никогда не думали о том, что прокурор, генерал, Государь – это не просто символы ненавидимой вами власти. Это люди. И уже потому жизнь их священна, – вступил в полемику адъютант.

– Это софистика. Мы заставим этих людей отказаться быть властью.

– В пользу кого?

– В пользу народа!

– Власть одного нельзя отдать многим. Она просто растворится и исчезнет в этом случае, – возразил Николай.

– И пусть! И слава богу.