Изумруд из Сан-Донато

Государь конечно раскусил хитрый ход докладчиков. И предложения о награждении должностных лиц жандармского корпуса хотел по началу вовсе оставить без внимания. Два злодея поймано, так ведь и два генерала взлетели на воздух. Если за каждый удачный теракт полицейских еще и награждать, то над Россией весь мир потешаться будет. Но вот фигура героя-кадета представлялась сейчас более чем уместной и зовущей на подвиг удушения крамолы и терроризма. Царь безусловно понимал, что без помощи таких вот колчаков, полицейский сыск просто бессилен. А тут такой воспламеняющий сердца образец!

Николай Второй подробно расспросил начальника Морского корпуса о проявившем себя юноше, особенно поразился его младым летам, а Колчаку едва исполнилось шестнадцать, и раздумчиво произнес:

– Он ведь солдат, по существу, этот мальчик. И воевал на поле брани против вооруженных недругов. Взрывы, перестрелка. И воевал хорошо. Был ранен. Пожалуй, солдатский Георгий будет достойной наградой. Редко кто из офицеров такую награду может одеть на мундир. И пусть все понимают, что борьбу за порядок я почитаю фронтом и никак не менее! Вручить знак полагал бы уместным лично.

– Когда угодно будет Вашему Величеству?

– Не будем откладывать. И сообщение для газет пусть начнут с того, что Мною отмечен за храбрость кадет Морского корпуса, задержавший бандитов. А далее уж про все остальное. Надо искать хорошее и доброе в том, что сейчас происходит, и с этого начинать. Всегда!

Жандармов, впрочем, тоже было решено наградить. Не важно за что. За компанию.

***

Выйдя от Государя, градоначальник генерал фон Клейгельс немедленно телефонировал в Охранное отделение.

– Слушаюсь, Ваше сиятельство! – Пинхус буквально взвился над своим огромным столом, – Перекуриваем и пьем чай, Ваше сиятельство! Да, да немедленно отправлю в расположение Корпуса. В своей пролетке и в сопровождении конного наряда!

Полковник еще долго держал трубку прижатой к уху, пока окончательно не убедился, что разговор с ним закончен.

– Ну да, ну да… – Секеринский облегченно плюхнулся назад в кресло, снова нервно открыл картонную коробку и, раскурив очередную «сенатскую», выпустил дым уже не в Колчака, а куда-то в сторону.

Он требовательно позвонил в колокольчик и скомандовал вошедшему унтер-офицеру:

– А ну-ка, братец, открой-ка все окна настежь, чтобы дым нам тут не висел! И принеси чаю сладкого и коньяку. Там у меня полбутылки французского оставалось, я помню, – и обращаясь к кадету, поинтересовался:

– Бутербродов с семгой не желаете? Хорошая семга, свежая. Настоятельно рекомендую. Уважьте полковника.

Николай понял, что где-то там в верхних сферах произошло нечто важное для него. Нечто круто меняющее его судьбу. И оставаясь здесь он сможет узнать, что же именно. Да и голод уже поджимал. На именины-то они с Анастасией не попали. С момента взрыва времени прошло немало. И подкрепиться было бы вполне уместно. И потом, он такой затейливый, этот полковник. Николая всегда тянуло к необычным людям. А перед ним все же целый начальник Охранного отделения собственной персоной. Как минимум, любопытно.

– Благодарствуйте, Ваше высокоблагородие! С удовольствием. Признаюсь, голоден. Да и коньяк будет кстати.

– Все, давай! Неси, милый, неси, – вдохновился Секеринский. Он за версту чувствовал людей, которым суждено сыграть важную роль в его биографии. А в этом юноше он верховым чутьем уловил именно это судьбоносное «нечто».

Положим, бомба, террористы и кадет пересеклись в этом городе случайно. Но вот чтобы через несколько часов после происшествия участнику орден давали, да еще и сам Государь… Такого он что-то не мог припомнить. А значит, все это не случайно и неспроста. Этот мальчик – знак. И за него надо держаться. Надо уметь в жизни привечать тех, кому невероятно везет.

– Значит так, порежешь персик под коньяк и соорудишь бутерброды. Семгу вчера из Архангельска купец презентовал. Вот из нее. Да режь там, где пожирнее. И запомни: в слове бутерброд масло, то есть бутер-, стоит на первом месте, а хлеб, то есть –брод, – на втором. Так что ты уж, братец семужку так клади, чтобы на первом месте она и маслице, а не хлеб. Мы тут, чай, не на гауптической вахте. Победу празднуем! Ну да, ну да…

Через десяток минут будущий моряк и полковник, пропустив по первой, мило ворковали почти на равных:

– Ну да, ну да… Господин кадет, меня это… лучше Петром Васильевичем величать. Идет?

– Слушаюсь, Петр Васильевич. А Вы меня – Николай.

– Ну да, ну да… Мы же ведь наполовину тезки: ты – Васильевич, и я – Васильевич, – тяжело вздохнул полковник, вспоминая, что на самом деле отец у него никакой не Василий, и что нееврейское отчество ему придумали наново, когда принимали в школу, – Теперь давай обмоем твой Георгиевский крест!

– Какой крест?

– Как, я разве не сказал?! Государь пожаловал тебя солдатским Георгием за отвагу и храбрость. И на днях лично тебе вручит. Так что пьем мой друг до дна и стоя!

Колчака немного повело от вновь скопившегося в кабинете дыма, коньяка и приятного волнения:

– Как? Я увижу Государя Императора?!