Изумрудное пламя

— Не стоит. Я сам доберусь. Увидимся вечером.

— Как скажешь.

Он закрыл дверь, и я уехала. С ним все будет в порядке.

В отличие от Альберта Равенскрофта.

Пини Пойнт Виллидж был моим наименее любимым районом. Будучи одним из шести независимых поселков в престижном спальном районе мемориальных Деревень, он официально считался самым дорогим маленьким городом в Техасе. «Уолл-стрит джорнал» даже как-то назвал его «приютом для (мульти) миллионеров». Это было местом старых деревьев и старых денег, где поместья за десятки миллионов долларов располагались среди живописного ландшафта, под охраной бесконечных ограничений со стороны Ассоциации собственников жилья.

Мне не хватало Алессандро.

Улица заканчивалась тупиком перед каменным особняком, освещенным оранжевым светом. Пару лет назад этот дом был частью архитектурной экскурсии по Пини Пойнту, и в брошюре он описывался как замок. Лучшие французские замки представляли собой прочные каменные сооружения под высокими крышами, тщательно сбалансированные, чтобы быть одновременно и изящными и величественными. Чудовище передо мной было совсем не таким.

С того места, где я сидела в припаркованной машине, мне было видно по крайней мере восемь различных линий крыши, шесть дымоходов, три разных арки, балкон с карнизом, который ничему не соответствовал, единственную башенку, беспорядочно врезанную в стену, небольшой вход для слуг с одной стороны под косметическим слуховым окном, закрытый навесом и украшенный каменной кладкой, которых больше нигде в здании не было. Как будто какие-то пьяные архитекторы засунули куски разных зданий в мешок, встряхнули его, и этот мутант площадью в десять тысяч квадратных футов вывалился наружу.

С другой стороны хорошо, что Алессандро со мной не было. Он вырос на Вилле Сагредо, которая изначально была древней дозорной башней и превратилась в центр восхитительного поместья в середине Возрождения. Прекрасная архитектура была у него в крови. От аляповатости этого дома у него случил бы нервный тик.

Я посмотрела на особняк. Наше знакомство с Альбертом произошло на благотворительном вечере «Блю Боннет». Я оказалась там, потому что у Невады вышла накладка в расписании, и она отправила меня вместо себя. Никто знать не знал, кто я такая, так что я сидела за милым столиком в углу и ожидала возможности опустить чек Невады в корзину по окончанию торжественных речей. Я пригубила «Мимозу», подняла глаза и увидела его. Он улыбнулся мне и сказал: «Можно я здесь присяду? Если я усну от скуки, моя семья никогда мне этого не простит, а вы единственный интересный человек в этом зале».

Мне не хотелось причинять боль Альберту.

Но я должна была знать. Мы, как Дом, должны были знать.

Я вышла из пикапа с планшетом в руках и направилась ко входу. Кованые ворота, ведущие к парадным дверям, стояли открытыми, и я нажала на звонок. Мне с улыбкой открыла женщина-латиноамериканка.

— Добрый вечер.

— Добрый вечер. Могу я узнать ваше имя?

— Каталина Бейлор.

— Кэт? — Альберт спустился по резной лестнице. Он весь просиял. — Ты здесь.

Уфф. В какой-то момент Альберт решил, что я нуждаюсь в коротком имени, изобрел его и теперь все время использовал. Я его терпеть не могла, но у нас были куда более серьезные причины для ссоры.

— Мы можем поговорить? — спросила я.

— Конечно.

Я прошла за ним в гостевую зону у входа, где кофейный столик из красного дерева окружало кольцо бежевых плюшевых кресел. Слева, на возвышении в круглой нише стоял рояль. Мать Альберта была профессиональной пианисткой.

Альберт улыбнулся.

— Что я могу для тебя сделать?

— Леон рассказывал тебе о его знакомой девушке, Одри.

— А, о маленькой преследовательнице. Помню.

— Ты рассказывал о ней кому-нибудь?

Улыбка соскользнула с его лица. Это явно был не тот разговор, на который он рассчитывал.

— Ты кому-то рассказал. Кто это был? Это очень важно для меня.

Он постучал костяшками пальцев по губам, задумавшись.

— Кажется, я никому об этом не говорил. Погоди, я мог упомянуть о ней в разговоре с отцом. Да, кажется, так и было. Что-то случилось?

У меня похолодело внутри. Этого я и боялась.

— Твой отец дома?

Альберт закатил глаза.

— Уже семь часов вечера, где еще ему быть? Идем, он у себя в кабинете. Ты расскажешь мне, что к чему?

— Непременно.

Мы прошли через особняк в кабинет, где травертиновый пол сменился темными деревянными панелями и полками от пола до потолка. Кристиан Равенскрофт сидел за столом, потягивая кофе из кружки. На нем все еще был темный костюм и бордовый галстук, словно он только что вернулся из офиса. Его волосы стали редкими, белоснежными, как и брови. Его некогда красивое лицо с возрастом отяжелело, резкие черты стали квадратными и угловатыми. Он улыбнулся мне, но не встал. Дом Равенскрофтов одобрял брачные амбиции Альберта, но для них я была «милой девушкой», вежливой, тихой, вряд ли смущающей их и, следовательно, хорошей будущей супругой, но совсем не на их уровне.

— Пап, Кэт хочет с тобой поговорить, — Альберт взмахом руки предложил мне проходить.

— Сделаю все, что в моих силах, — ответил Кристиан. Надо мной насмехались.