Изверг. Когда правда страшнее смерти

В год, когда родился Антуан, отец Флоранс вышел на пенсию. Это было замаскированное сокращение, и предприятие по производству очков, на котором он работал, в порядке компенсации выплатило ему четыреста тысяч франков премиальных. Вряд ли Жан-Клод напрямую предложил ему выгодно вложить эти деньги; он, наверное, сказал Флоранс, она – матери, а уж та – мужу, так что зять оказался в выгодном положении – не просителя, но благодетеля. Он согласился оказать услугу тестю и поместил его триста семьдесят восемь тысяч франков в женевский банк «УОБ», центральный офис которого находится на набережной Берг. Счет, разумеется, был открыт на его имя, поскольку только его статус позволял это. Имя Пьера Кроле ни в каких бумагах не фигурировало. Вообще ни Кроле, ни Романы – главные его акционеры – в глаза не видели ни одного банковского документа, который подтверждал бы помещение капитала или начисление процентов. Но надежнее швейцарского банка может быть только швейцарский банк через посредство Жан-Клода Романа. Старики думали, будто их деньги спокойно «работают» на набережной Берг, и ни малейшего желания прекращать эту работу не имели. На это он и полагался, пока в один прекрасный день тесть не сказал ему, что решил купить «Мерседес» и забрать для этого часть своего капитала. Жена его обеспечена, дети встали на ноги – почему бы не побаловать себя, если хочется?

Несколько недель спустя, 23 октября 1988 года, Пьер Кроле упал с лестницы в своем доме, где находился в тот момент вдвоем с зятем, и умер он в больнице, не приходя в сознание.

После трагедии по заявлению семьи Кроле было проведено дополнительное расследование. Разумеется, оно ничего не дало. На суде обвинение не сочло возможным умолчать о страшном подозрении, с которым семья Кроле вынуждена была жить вдобавок ко всем своим несчастьям. Абад возроптал, укоряя обвинителей в выходе за рамки данного дела с целью вменить его подзащитному в вину еще одно преступление вдобавок ко всем уже доказанным. Под конец, перед тем как присяжные удалились на совещание, обвиняемый попросил дать ему слово, чтобы сказать семье Кроле, призывая Бога в свидетели, что к этой смерти он никак не причастен. Он добавил, что, по его убеждению, грех не может быть прощен, если в нем не покаяться. Это все, что известно, разве только когда-нибудь позже он сознается, но пока у меня нет никаких предположений на этот счет. Хочу лишь добавить, что на одном из первых допросов он ответил следователю: «Если бы я убил его, я бы так и сказал. Теперь уж одним больше, одним меньше – не имеет значения».

Скажи он просто «Нет, я не убивал тестя», был бы защищен презумпцией невиновности. Он поклялся перед Богом – это уже иное измерение, убедительное или нет, все зависит от эмоциональной восприимчивости. Но сказать, что еще одна смерть ничего бы для него не изменила, и если бы он вправду это сделал, то признался бы, значит не видеть (или прикидываться?) огромную дистанцию между убийствами зверскими, но совершенными в помрачении рассудка, и убийством из корысти. Конечно, для уголовного кодекса это мало что меняет: смертная казнь все равно отменена. Но для морали или, если угодно, для его образа в глазах других, а ему небезразлично, каким его видят, одно дело – быть героем трагедии, волею злого рока совершившим нечто повергающее в ужас, но и вызывающее жалость, и совсем другое – мелким жуликом, который из осторожности выбирает в жертвы пожилых и доверчивых людей, предпочтительно в семейном кругу, и, дабы остаться безнаказанным, сталкивает с лестницы старика-тестя. А ведь не доказано только убийство, все остальное правда: Роман был и мелким жуликом тоже, и ему куда труднее признаться в грязных и постыдных делишках, чем в преступлениях, сама чудовищность которых придает ему некое трагическое величие. В каком-то смысле одно прикрывало другое, но без особого успеха.

Выплыла и еще одна неприятная история примерно того же времени. У сестры Пьера Кроле, тети Флоранс, муж был болен неизлечимой формой рака. На суде она выступила свидетелем. Ее версия событий такова: Жан-Клод обмолвился однажды, что он со своим шефом в ВОЗ разрабатывает новый препарат на основе свежих клеток эмбрионов, доставляемых непосредственно из клиники, где делаются аборты. Этот препарат может замедлить и даже остановить рост раковой опухоли. К сожалению, он еще не запущен в производство, так что дядя, скорее всего, умрет, не дождавшись исцеления. Подготовив таким образом тетушку, он сказал, что мог бы достать одну-две дозы, но изготовление на нынешнем этапе стоит очень дорого: пятнадцать тысяч франков за капсулу, а для первой стадии лечения необходимы две. И тетушка, подумав, все же решилась. Несколько месяцев спустя, после тяжелой операции, потребовалась двойная доза: лечение обошлось в шестьдесят тысяч франков наличными. Больной сначала был против того, чтобы ради сомнительного результата тратились сбережения, которые он собирался оставить своей вдове, но в конце концов поддался на уговоры. Меньше чем через год он умер.