Изверг. Когда правда страшнее смерти

– Мы просидели так примерно полчаса… Каролина заметила, что мне холодно, и хотела сходить в спальню за моим халатом. А я сказал, что это они горячие, уж не заболели ли, и нужно померить температуру. Каролина поднялась со мной наверх, я уложил ее на кроватку… И пошел за карабином…

Повторилась та же сцена, что прежде из-за собаки. Он задрожал, весь как-то обмяк и бросился на пол. Его не было видно, только спины склонившихся над ним жандармов. Тоненьким детским голосом он скулил: «Папочка! Папочка!» Какая-то женщина из зала подбежала к боксу и застучала по стеклу, приговаривая: «Жан-Клод! Жан-Клод!» – точно мать. Ее не трогали: ни у кого не хватило духу.

– Что вы сказали Каролине? – продолжила допрос судья после получасового перерыва.

– Не помню… Она легла на живот… Тут я и выстрелил.

– Мужайтесь…

– Я, наверное, говорил все это на следствии, много раз, но здесь… здесь они… (рыдание) Я выстрелил сначала в Каролину… Она прятала голову под подушку… Наверное, я делал вид, будто это такая игра… (стонет, прикрыв глаза) Я выстрелил… положил карабин где-то в детской… позвал Антуана… и опять…

– Боюсь, что мне придется вам немного помочь, присяжным нужны подробности, а вы не вполне точны.

– Когда родилась Каролина – это был самый прекрасный день в моей жизни… Она была такая красивая… (стон) у меня на руках… Я первый раз купал ее в ванночке… (судорожный всхлип) Это я убил ее… Это я убил ее.

(Жандармы удерживают его за руки с каким-то почтительным ужасом.)

– Вы не думаете, что Антуан мог слышать выстрелы? Вы надели глушитель? А его вы позвали под тем же предлогом? Померить температуру? Ему не показалось это странным?

– Об этом моменте у меня нет отчетливых воспоминаний. Это еще были они, но это не могла быть Каролина… Это не мог быть Антуан…

– Он не приближался к кроватке Каролины? Вы накрыли ее одеялом, чтобы он ни о чем не догадался?

(Рыдания.)

– На следствии вы сказали, что хотели дать Антуану фенобарбитал, растворив его в стакане воды, но он не захотел пить, сказав, что это невкусно.

– Это были скорее домыслы… Я не могу вспомнить, как Антуан говорит «невкусно».

– Вам нечего добавить?

– Я, наверное, хотел, чтобы он уснул.

Слово взял обвинитель:

– После этого вы вышли за газетами, купили «Экип» и «Дофине либере» и, по мнению продавщицы в киоске, выглядели как обычно. Вы делали вид, будто ничего не произошло и жизнь продолжается?

– Я не мог купить «Экип». Я никогда его не читаю.

– Соседи видели, как вы пересекли улицу и достали почту из почтового ящика.

– То есть я все это делал, чтобы отмахнуться от действительности, просто не хотел знать?

– Вы аккуратно упаковали карабин и положили его в багажник перед тем, как ехать в Клерво-ле-Лак. Зачем?

– На самом деле я, конечно, собирался их убить, но, наверное, говорил себе, что хочу вернуть карабин отцу.

Пес родителей, лабрадор, радостно встречая его, всегда пачкал лапами одежду, и он по привычке надел старую куртку и джинсы, а костюм для ужина в Париже повесил на плечиках в машине. Положил в сумку рубашку на смену и туалетные принадлежности.

Как ехал, он не помнит.

Не помнит, как остановился перед статуей Девы Марии, которую отец каждую неделю мыл и украшал цветами. В памяти осталась картина: отец открывает ему ворота. И больше ничего – до его смерти.

Известно, что они пообедали втроем. Приборы так и стояли на столе, когда дядя Клод на третий день вошел в дом, вскрытие показало, что желудки Эме и Анн-Мари были полны. А он – ел он что-нибудь? Уговаривала ли его мать покушать хоть немножко? О чем они говорили за обедом?

Детей он увел наверх по одному, так же поступил и с родителями. Позвал сначала отца в свою прежнюю комнату, якобы посмотреть вместе вентиляционную трубу, из которой шел нехороший запах. Он поднялся с карабином, если только не отнес его туда заранее, когда приехал. Оружие никогда не хранилось наверху, возможно, он сказал, что хочет выстрелить из окна в сад по мишени, но, вероятнее всего, просто промолчал. С какой стати было Эме Роману тревожиться, увидев в руках у сына карабин, который он сам купил в день его шестнадцатилетия? Из-за люмбаго[9] старик не мог нагнуться и опустился на колени, показывая неисправную вентиляцию, находившуюся на уровне плинтуса. Тут-то и получил две пули в спину. Он упал головой вперед. Сын накрыл тело покрывалом с кровати, бордовым, бархатным, с выделкой, которое не меняли с его детства.