После этого он спустился за матерью. Выстрелов она не слышала: он стрелял с глушителем. Ее он как-то зазвал в гостиную, которой давно не пользовались. Она одна получила пули в грудь. Он, наверное, пытался привлечь к чему-то ее внимание, чтобы она встала к нему спиной. Обернулась ли она раньше, чем он ожидал, чтобы увидеть, как сын целится в нее из карабина? Спросила ли: «Жан-Клод, что со мной?» или «Что с тобой?» – как говорил он на одном допросе. Потом он заявил, что не помнит этого, и узнал только из материалов следствия. Так же неуверенно, пытаясь, как и мы, восстановить картину, он вспоминал, что, падая, мать потеряла зубной протез, и он вставил его на место, прежде чем накрыть ее зеленым покрывалом с кровати.
Пес, прибежавший следом за хозяйкой, метался от одного тела к другому, не понимая, что произошло, и жалобно поскуливал. «Я подумал, что Каролина захотела бы взять его с собой, – сказал он. – Она в нем души не чаяла». Он и сам в нем души не чаял, даже носил фотографию в бумажнике. Убив его, он прикрыл останки голубой периной.
Он спустился на первый этаж, вымыл карабин холодной водой, потому что холодной лучше отмывается кровь, и убрал на место. Снял джинсы и старую куртку, надел костюм, но рубашку менять не стал: он сильно потел, лучше было сделать это уже в Париже. Он позвонил Коринне, и она назначила ему встречу у собора Отей, куда собиралась с дочками к вечерне. Тщательно заперев дом, он выехал около двух часов.
«Уезжая из Клерво-ле-Лак, я сделал то же, что обычно: обернулся, чтобы взглянуть на ворота и дом. Я всегда оборачивался, потому что родители старые и больные, мне думалось, что я, может быть, их больше не увижу».