Изверг. Когда правда страшнее смерти

«Несколько лет я нахожусь в заключении, будучи осужден пожизненно вследствие страшной семейной трагедии. Само собой разумеется, в моем положении непросто свидетельствовать, но коль скоро это свидетельство одного из двух тысяч заступников о Милости и Любви Господа, я попробую возблагодарить Его.

Пережив испытание тюрьмой, а еще более – утратами и отчаянием, я должен был бы окончательно отвернуться от Бога. Встречи с капелланом, а также попечительницей и попечителем, которые умеют замечательно слушать, просто говорить и никого не судят, помогли мне преодолеть преграду несказанной боли, отгораживающую и от Бога, и от людей. Теперь я знаю, что эти спасительные руки, протянутые мне, были первыми знаками милости Господней.

Меня глубоко потрясли события мистического толка, трудно поддающиеся пересказу, на которых и взросла моя новая вера. Вот одно из самых знаменательных: тревожной бессонной ночью, больше чем когда-либо чувствуя свою вину за то, что живу, я нежданно узрел Бога, когда созерцал впотьмах Святой Лик, написанный Руо. После глубочайшего уныния слезы мои лились уже не от печали, но от внутреннего света и того Мира в душе, который дарует лишь уверенность, что ты любим.

Молитва занимает главное место в моей жизни. Молиться в тюремной камере не так легко, как может показаться. И дело не в нехватке времени, главной помехой является шум: радио, телевизоры, крики за окнами до поздней ночи. Часто приходится в течение какого-то времени повторять молитвы машинально, не вдумываясь в смысл слов, чтобы перестали отвлекать окружающий шум и посторонние мысли, и вскоре снисходит покой, необходимый для обращения к Богу.

Когда я был на свободе, мне доводилось слышать, не вникая, как нечто, не касающееся меня лично, фразу из Евангелия: «В темнице был, и вы пришли ко Мне» (Мф., 25, 36). Мне посчастливилось познакомиться с «Заступниками» благодаря попечителю, который стал очень дорогим моим другом. Эти два часа молитвы ежемесячно в очень поздний час, когда стирается грань между внешним миром и внутренним, благословенны для меня. Предшествующая им борьба со сном всегда вознаграждается. Какое счастье – быть звеном в непрерывной цепи молитвы. И рассыпаются прахом одиночество и чувство своей никчемности. Мне же вдобавок радостно чувствовать здесь, в тюрьме, на дне пучины, что есть еще невидимые тросы – молитвы, – которые не дадут утонуть. Мне часто приходит в голову этот образ – тросы, за которые надо держаться, дабы сохранить во что бы то ни стало верность часам заступничества.

Когда я понимаю, что Господь осеняет меня Своей милостью, не исполняя мои желания, как бы ни были они благородны и альтруистичны, а даруя мне силу принимать все с радостью, даже здесь, в тюремной камере, мой De Profundis[14] обращается в Magnificat[15], и все есть Свет».