Изверг. Когда правда страшнее смерти

Я слушал, как Мари-Франс и Бернар оживленно обсуждают его гардероб («один теплый свитер на зиму у него уже есть, синий, хорошо бы еще серый, из толстой шерсти, может быть, Эммануэль мог бы ему занести…»), и находил их дружеские чувства, такие простые и по-человечески понятные, достойными восхищения и в то же время почти чудовищными. Лично я не был на них способен, мало того – я к этому и не стремился. Я не стремился зайти по этому пути так далеко, чтобы проглотить, не моргнув глазом, откровенную сказку о влюбленной девушке, покончившей с собой накануне экзамена, или видеть, подобно Бернару, в этой трагедии перст судьбы: «Подумать только, что понадобилась вся эта ложь, игра случая и эта страшная драма, чтобы он мог сегодня сеять все то добро, которое он сеет вокруг себя… Видите ли, я всегда в это верил и сейчас убеждаюсь на примере Жан-Клода: все оборачивается во благо и обретает смысл для того, кто любит Бога».

Ну просто руки опускались. Но ведь, наверное, опускались они и у тех, кто слышал, как малышка Тереза Мартен, тогда еще не ставшая святой из Лизье, с восторгом говорила о великом преступнике Пранзини. И я прекрасно понимал, что точка зрения Бернара – в моих глазах возмутительная – была попросту точкой зрения последовательного христианина. Мне даже представилось, как смотрят через мое плечо в недописанную книгу с одной стороны они с Мари-Франс и радуются, и с ними радуются Небеса за кающегося грешника больше, чем за девяносто девять праведников, в покаянии не нуждающихся, а с другой – Мартина Сервандони, повторяющая, что нет ничего хуже для Романа, чем попасть в руки этих людей: убаюканный ангельскими речами о бесконечном милосердии Господнем, о чудесах, совершенных Им в его душе, он потеряет последний шанс когда-нибудь вернуться в реальный мир. Можно, конечно, возразить, что в его случае так оно и лучше, но Мартина иного мнения. Для нее в любом случае мучительное прозрение лучше утешительных иллюзий, и я даже и не подумаю с ней спорить.

Бернар и его жена – участники католического движения под названием «Заступники», которые молятся, сменяя друг друга, как бы передают эстафету, чтобы молитва никогда не прерывалась. В любое время днем и ночью во Франции, да, наверное, и во всем мире есть по крайней мере один заступник, творящий молитву. Каждый сам выбирает себе дату и время, и Жан-Клод Роман, которого привлек к движению его друг, проявляет большое усердие, вызываясь на те часы, когда желающих мало, например между двумя и четырьмя часами ночи. Бернар попросил его высказаться на эту тему и опубликовал его свидетельство – без подписи – в выпускаемом «Заступниками» бюллетене: