Изверг Род

Затем Род принимается подробно расспрашивать священника о миссионерах, натянув на лицо слащавую тошнотворную маску почтительности и благоговейного любопытства. После каждого ответа следует новый вопрос и уточнение предыдущего, затем высказывается робкое и непроходимо глупое суждение о вере, которое священник нервно поправляет. Священник переминается с ноги на ногу и наконец садится на стул! Бабуля смотрит на Рода, во взгляде — злобное отвращение, тонкие губы застыли в свирепой усмешке. Дедушка спрашивает священника, не хочет ли он выпить воды или, может, ну, э, глоточек виски, чтобы согреться? Род кротко улыбается.

Ах, как здорово быть католиком! Ах, как интересно слушать рассказы о невежественных черномазых дикарях и единственно истинной церкви! Правда же, отлично, восторженно спрашивает бабулю Род, а дедушка протягивает священнику полстакана виски и весело салютует своим стаканом. Род снова улыбается, обдумывает следующий вопрос, может, про смертный грех. Или про Пять Таинств.

За здравие Церкви! За миссионеров! За бабулин ужас! Пусть растет и процветает!

За удачу!

Род больше не глядит на бабулю, у нее на лице написано, что она понимает, конечно, конечно, она понимает.

Двадцать три

На Новый год с утра дедушка возлагает на алтарь буфета две дюжины бисквитных пирожных из «Эбингера». Он аккуратно раскладывает их на прямоугольной тарелке тонкого фарфора, которую достают лишь пару раз в год. Рядом ставит бутылку светлого сухого хереса «Христианские братья» и четыре изящных хрустальных фужера. Дедушка отступает, оглядывает композицию и говорит, что какой же Новый год без хереса и бисквитов, на что бабуля хмыкает — мол, старого дуралея только могила исправит. Говорит, разрази ее громом господь, в последний раз она позволяет дедушке выбрасывать деньги на эти хух-ры-мухры ирландской церкви. Можно подумать, его не обращали в истинную веру. Мать смутно довольна. Рода не одурачишь, однако он смотрит на деликатесы, допуская, что сегодня, может, и произойдет нечто приятное. Его не одурачишь.

Дедушка, свежевыбритый и благоухающий гамамелисом, темный галстук сияет чернотой на хрустящей накрахмаленной рубашке, надевает пиджак, шарф, пальто и берет фетровую шляпу. Говорит, что новогодние визиты не займут много времени — он лишь засвидетельствует почтение сестрам и тете Мэдди и вернется домой до часу дня, задолго до обеда, встретит тех, кто зайдет их поздравить, разопьет с ними стаканчик вина! Остальные безмолвно глядят на это воплощение поразительного самообмана. Фантастика. Его не одурачишь. Дедушка уходит.

На самом деле, Новый год начинается с того, что бабуля говорит матери, как готовить ветчину, как готовить стручковую фасоль, горох или шпинат, как делать, то, се и это, как делать вообще все на свете. Потому что мать не умеет ровным счетом ничего, ничего, ничего, только отваживать мужей и баловать детей. Род уходит в ванную и мирно дрочит.

Обеденные запахи с кухни, первое января продолжается. Это что, сладким картофелем в доме пахнет? На десерт будет желе, зеленое желе, а в клейкой прозрачности желе — кусочки ананаса. Воздух на улице хрустально чист, а следы недавнего снегопада обернулись твердым льдом. Из окна Род смотрит поверх крыш на огромные скрюченные на горизонте топливные цистерны электрической компании округа Кингз — может, взорвутся когда-нибудь? И все исчезнет, исчезнет в мгновение ока. Род косится на бисквиты и херес. Скоро вернется дедушка. Скоро будет обед. Обед съедят. А потом?

А потом в квартиру с непрерывным веселым потоком соседей, друзей и родственников явится праздник! Дедушке придется купить еще бисквитов и хереса! Бабуля станет добродушно ворчать, как поганые старые леди в кино, у которых золотое сердце!

Мать переодевается в приличное черно-золотистое полосатое платье, красится и надевает туфли на каблуках. Она прекрасна, и Род подходит к ней, обнимает, чувствует сквозь платье тепло ее тела, вдыхает слабый цветочный аромат духов. Бабуля спрашивает, кого мать собирается потрясти, разодевшись, как миллионерша с пятью сотнями. Как свинья у Пэдди. Как любимая лошадь Астора. Как ниггер на Рождество. Бабуля проверяет сервировку, пукает, сообщает матери, что стаканы должны стоять тут или там, или где-нибудь должно стоять что-нибудь. Роду на мгновение становится дурно. Приходит дедушка.