Изверги

Только не пойму: она ведь про челны говорила. Если и впрямь Ковадло ее наслал, зачем ему гнать нас за челнами прямо теперь же? К тому же он знает, что мы и так с мордвой порешили туда идти… А кикимора сказала, будто от задуманного выйдет беда и велела искать челны – это то есть делать задуманное… А иначе, мол, волком взвоешь… Глупая она, что ли, кикимора-то? И так – беда, и навыворот – тоже беда…

– Очень может статься, – мрачно сказал волхв.

Кудеслав не понял, о чем это он: о кикиморьей глупости или о беде, которой – хоть так поверни, хоть эдак – все равно не минуешь. Не понял, однако же спрашивать постеснялся.

– Давай-ка вот как сделаем, – сказал он. – Ты с прочими иди сейчас на тот проклятый мысок – Кощей знает, где это, и Злоба, и еще многие. Заночуйте где-нибудь у реки, а утром чтоб уже там… Только Ковадло да слобожан не отпускай от себя. Я уж было хотел без них идти, но… Вот и выйдет по-кикиморьи – и за челнами, и не так, как сперва задумано.

Белоконь мотнул головой:

– Не отпущу Ковадло – может получиться свара. Кровь меж родовичами.

А это – роду-племени скорый конец.

– Похоже на то, что кровь меж родовичами уже была, – неестественно ровным голосом сказал Мечник. – И новой, боюсь, никак не минуешь.

Волхв с присвистом втянул воздух сквозь плотно сжатые зубы.

– Ну, а ты куда навострился? – спросил он чуть погодя.

– А я – в град. Может, впрямь там новость какая? К утру буду на мысе.

– К утру?! – ошарашенно вскинулся хранильник. – Ой ли?

Кудеслав поглядел туда, где маялся привязанный Велимиров конь; потом вновь обернулся к волхву:

– Не успеет Хорс лик свой явить из-за древесных вершин, как я буду к вам, – сказал он и прищурился: – Что, на два щелкчка хочешь? Давай!

– Давай! – согласился хранильник. – Ни в жизнь тебе к утру не… Э, стой, стой! – вдруг спохватившись, крикнул он вслед Мечнику, который уже двинулся было прочь. – Только речь-то о будущем утре, не о том, которое после! И щелчки чтоб по голым лбам, слышишь?! А то знаю я тебя, небось собираешься под расплату подставить шлем!

* * *

До градской поляны Кудеслав добрался заполночь, вымучив коня все-таки не до смерти, а всего лишь до полусмерти. Можно считать, что повезло обоим: Мечнику не пришлось преодолевать остаток пути через ночной лес пешком, а конь… что ж, он еще мог оправиться после выпавшей на его долю убийственной скачки.

Ночь была темной, беззвездной: вскоре после заката небо затянула плотная облачная пелена. Так что скачка сквозь чащу-матушку, пускай даже и по торной тропе, превратилась в дело весьма и весьма опасное. Как ни берегся Кудеслав, его лицо, колени и руки крепко исхлестало ветками, а уже перед самой поляной острый сучок распорол Мечникову скулу, лишь чудом помиловав глаз. Коню же досталось так, что Мечник невольно радовался темени, мешающей видеть раны злосчастной животины.

Несмотря на спешку, приходилось частенько останавливаться, чтобы дать коню хоть несколько мгновений отдыха, а заодно оглядеться. В этакую ночь да при этакой прыти сбиться с тропы было куда проще, чем удержаться на ней, хоть и считалась эта самая тропа торной. Только благодаря дару чувствовать окружающее почти без помощи зрения Кудеславу удалось-таки не заплутать в чащобной темени.

Мечник не сомневался, что уж теперь-то, после всего произошедшего за последние дни, градская охорона преисполнена рвения и просто-таки мечтает кого-нибудь изловить. Он довольно смутно представлял себе численность общинной сторожи и мог лишь догадываться, отряжены ли ночные дозоры в лес, а потому, подъезжая к поляне, на всякий случай принялся во все горло распевать песенки из тех, что можно услышать на свадьбах да во время праздничных игрищ – воздаяний Ящеру, Хорсу и другим богам. То ли эта уловка возымела ожидаемое действие, то ли по малочисленности остававшихся в общине мужиков Яромир не засылал дозоры в лесную темень – так ли, иначе, но Кудеслав беспрепятственно добрался до самого частокола.

Когда шатающийся от усталости конь вынес своего мучителя на поляну, Мечнику сразу бросились в глаза с полдесятка мужиков, перевешивающихся через верхушку тына близ лесных ворот – вернее, близ воротного проема, кое-как перегороженного обломками порубленной створки. Подсвеченные багровым факельным дымом мужики-охоронники напряженно вглядывались в темень. Наверняка несущиеся из лесу нелепые песнопения собрали сюда если не всю, то почти всю градскую охорону – очень уж интересно было поглазеть на ушибленного по лбу ночного певца.