Изверги

Задние лапы невиданного создания казались ненормально короткими, передние – чересчур длинными. Концы их тонули в густой траве, но Кудеслав почему-то вообразил, будто лапы эти непременно должны оканчиваться плотно стиснутыми кулачками. Во всяком случае, передние. Может быть, виною такому странному впечатлению послужила редкая буроватая шерстка существа, не скрывающая темно-серую кожу лап и морды… морды, которую Мечник назвал про себя лицом, и удивился этому лишь через миг-другой. В нем не было ничего людского, в этом "лице" – вытянутом, редковолосом, с длинным беспрерывно шевелящимся носом, на конце которого нежно розовело пободие поросячьего рыльца. Но вот глаза… Мутные, невидящие, переполненные горестной безнадежной тоской… Именно такие глаза должно иметь существо, волею (а скорее – упущеньем) богов оставшееся последним дыханием прадавних, навсегда миновавших времен. Да, именно такие глаза оно должно было бы иметь, если б способно было осознать самоё себя.

Кикимора подобралась к самым Кудеславовым ногам и остановилась, словно раздумывая, с какой стороны обойти препятствие. Рыльце ее задергалось сильнее – казалось, будто она что-то неслышно бормочет себе под нос.

Вблизи эта тварь оказалась вовсе не маленькой – ее холка покачивалась на уровне груди сидящего Мечника. Тот, между прочим, был бы весьма рад, если бы непонятное существо убралось туда, откуда пришло, или хоть облюбовало себе для не то разглядывания, не то обнюхивания Белоконевы лапти. Кикимора не казалась опасной, но была настолько чужой, что… В общем, ну ее совсем. Никогда прежде Мечник этакого не видывал, и предпочел бы и впредь не видать.

– Не бойся, – даже не прошептал, а выдохнул Белоконь.

Нет, Мечник не боялся. Хотя следует признать, что чувство, которое вызвала в его душе эта несуразная тварь, все-таки весьма напоминало опаску – наверное, потому-то Белоконевы слова и подействовали на Кудеслава вовсе не так, как рассчитывал волхв. Может быть, Мечник решил доказать себе, хранильнику и кикиморе, что вовсе он не напуган; а может, впрямь поверил, наконец, в полную безвредность диковинного зверя и поддался вполне объяснимому любопытству.

Так ли, иначе, но Кудеслав вдруг плавно приподнял руку и почти прикоснулся кончиками пальцев ко вздрагивающим кикиморьим иглам.

Почти – это потому, что кикимора шарахнулась от него с проворством, изумившим Мечника и, похоже, ее саму. Во всяком случае она сразу же замерла вновь, подслеповато и как-то растерянно моргая. Рыльце ее задергалось пуще прежнего, бормотание стало слышимым:

– Тц-тц… То… Тц-то-ты…

И вдруг…

– Ты… То что ты… ты… – негромкий, сипловатый, но вполне отчетливый голос. – То, что ты… ты… удумал – забудь, забудь. Беда выйдет. В гра-гра-граде новость. Узнай, узнай. Своих в гра-град не води. Ищи челны, челны, челны. Скоро найдешь – долго жити, не найдешь – волком выти, выти, выти, выти… ти-ти-ти…

Говорок невероятного создания утратил внятность и снова растворился в бессмысленном бормотании, из которого столь нежданно прорезался миг назад. Кикимора крутнулась на месте – глухо простучали иглы на ее спине – и неуклюже, как-то боком поскакала прочь. Через несколько мгновений она скрылась за тем самым деревом, из-за которого появилась.

Еще несколько мгновений Кудеслав неотрывно глядел ей вслед, потом резко, всем телом обернулся к волхву. Тот суетливо утирал трясущимися ладонями мокрое, посеревшее лицо. Движения Белоконевых рук – вроде бы и спорые, но неуверенные, беспомощные какие-то – до того походили на повадку кикиморы, что Мечник поперхнулся готовыми сорваться с уст вопросами.

А хранильник вдруг спросил незнакомым голосом – пискляво, с запинками:

– Она… Говорила она? Что она говорила?

– Ты разве не слыхал? – изумился Кудеслав. – Рядом же…

– Она ТЕБЕ говорила, – голос волхва сделался почти что обычным, и прорезалась в нем какая-то сухость – вроде как обиделся Белоконь. То ли на Мечника, который не понимает очевидного, то ли на кикимору, удостоившую говорением не волхва (с которым снисходят беседовать даже боги).

Немедленно почувствовав себя виноватым, Кудеслав торопливо пересказал услышанное от нелепой твари. Волхв цокнул языком – снова-таки вышло до того похоже на кикиморье поцокивание, что Мечник невольно прыснул (сказалось, поди, только-только пережившееся напряжение). Спохватившись, Кудеслав принялся бормотать извинения за непочтительный смех, но Белоконь досадливо отмахнулся. И спросил:

– А что ты придумал делать теперь, после мокши? Что кикимора забыть-то велела?

Мечник дернул плечом:

– Да я вроде как и собирался вести мужиков прямо отсюда челны искать.

И с Велимиром так же сговорено, и с головою мокшанским – он да сын его при нас будут, в заручниках.

– Тогда вовсе ничего не пойму… – начал было волхв, но осекся.

Потому что над самым его ухом раздался хриплый голос:

– А ты, Кудеслав, всех ли собирался вести отсюда на поиски?

Мечника будто подбросило с земли, рука стремительно метнулась к оружию. Лишь в самый последний миг он успел удержать вырвашийся из ножен клинок от удара по невесть откуда взявшемуся человеку.