Извилистые пути капитала. Беседа Джованни Арриги и Дэвида Харви

В ходе работы с Джоном в Дар-эс-Саламе мои исследовательские интересы сместились от проблем рабочей силы в Африке к вопросам, связанным с движениями национального освобождения и режимами, возникшими в результате деколонизации. Мы оба скептически относились к способности данных режимов избавиться от того, что тогда только начали называть неоколониализмом, и выполнить свои обещания, касающиеся экономического развития. Но между нами имелось отличие, которое, полагаю, сохранилось и поныне: я был куда менее, нежели Джон, этим обескуражен. С моей точки зрения, эти движения были национально-освободительными, они ни в коей мере не являлись социалистическими, даже если и использовали социалистическую риторику. Это были популистские режимы и, соответственно, после достижения национального освобождения, которое и я, и Джон рассматривали как важное само по себе, я не ожидал от них многого. Что же касается самой возможности какого то дальнейшего политического развития, то по этому поводу мы с Джоном доброжелательно спорим и по сей день всякий раз, когда встречаемся. А те эссе, которые мы написали вместе, содержали критику, в отношении которой у нас было полное согласие.

ДХ: Когда вы вернулись в Европу, не показалось ли вам, что это совершенно другой мир, отличный от того, который вы оставили шесть лет назад?

ДА: Да. Я вернулся в Италию в 1969 г. и сразу же, причем дважды подряд, оказался в центре событий. Первая ситуация имела место в Университете Тренто, где мне предложили прочесть курс лекций. Тренто был главным центром студенческих волнений и единственным на тот день университетом в Италии, где можно было защитить докторскую диссертацию по социологии. Спонсором моего приглашения выступил организационный комитет университета, в который входили христианский демократ Нино Андреатта, либеральный социалист Норберто Боббио и Франческо Альберони; это была одна из попыток приручить студенческое движение, предоставив место радикалу. На первом моем семинаре присутствовало четыре или пять человек, но уже в следующем семестре, после выхода моей книги об Африке летом 1969 г., в мою аудиторию стремилось проникнуть около тысячи студентов. Это даже привело к расколу в группе «Непрерывная борьба»: фракция Боато одобряла посещение студентами занятий, чтобы они могли ознакомиться с радикальной критикой теорий развития, а фракция Ростагно пыталась сорвать мои лекции, швыряя камни в окна аудитории.

Вторая ситуация имела место в Турине; в ней я оказался благодаря Луизе Пассерини, которая была известным пропагандистом ситуационистских идей и, соответственно, имела большое влияние на многих активистов группы «Непрерывная борьба», склонившихся к ситуационизму. Я постоянно перемещался из Тренто в Турин через Милан — из центра студенческого движения в центр рабочего движения. Меня привлекали — и в то же время отталкивали — некоторые аспекты этого движения, в частности, отрицание «политики». На некоторых собраниях весьма решительно настроенные рабочие могли встать и сказать: «Достаточно политики! Политика ведет нас

в неправильном направлении. Нам нужно единство». Для меня это был легкий шок — приехать из Африки и обнаружить, что коммунистические профсоюзы расценивались рабочими, борющимися за свои права, как реакционные и репрессивные; однако в этом имелась определенная толика истины.

Реакция, направленная против коммунистических профсоюзов, обращалась и на все прочие профсоюзы. Группы вроде «Рабочей власти» и «Непрерывной борьбы» позиционировали себя как альтернативу и профсоюзам, и массовым партиям. Вместе с Романо Мадера, который тогда был студентом, но также политическим работником и сторонником Грамши (большая редкость для внепарламентских левых), мы начали искать пути, как соотнести стратегию Грамши с рабочим движением.