И тетя, и дядя замирают, наблюдая за ним, как будто он призрак, которым он в некотором роде и является.
Не могу сказать, что виню их. Моя реакция была такой же, когда я впервые увидела его.
— Ты жив, — шепчет дядя.
— Мне все равно, жив ты или нет, — рычит тетя. — Эльза моя приемная дочь.
— Эти документы могут быть аннулированы в любое время теперь, когда ее настоящий отец жив.
Губы тети дрожат, но она заметно выпрямляется и сохраняет хладнокровие.
— Я не оставлю Эльзу с тобой, чтобы ты уничтожил ее, как уничтожил Эбигейл.
— Ты лучше всех знаешь, что Эбигейл была больна задолго до того, как я женился на ней. — он делает угрожающий шаг вперед. — Я был рядом с ней до самого конца, но где была ты, Блэр?
Тетя вздрагивает, словно он дал ей пощечину.
Это та сторона папы, которую я никогда не видела: безжалостный.
Она касается своей шеи сбоку.
— Эльза, поехали, милая.
Где-то глубоко внутри я скучаю по тете и дяде, и мне действительно жаль ее за ее прошлое и ее жестокого отца.
Должно быть, ей тяжело было приехать в Бирмингем, когда она связывает это место с травмой. Она слегка дрожит с тех пор, как обняла меня, и я уверена, что это имеет такое же отношение к этому месту, как и ко мне.
Несколько месяцев назад я бы взяла ее за руку и последовала за ней без вопросов.
Однако это была Эльза из прошлого.
Я осторожно убираю свою руку от нее.
— Я остаюсь.
Дядя на мгновение закрывает глаза с болезненным выражением лица.
Рот тети открывается и закрывается, как у рыбы.
— Ч-что?
— Я останусь с папой. — я сглатываю. — Я буду звонить и навещать вас. Я обещаю.
— Это твое окончательное решение, тыковка? — спрашивает дядя с ноткой грусти.
Я киваю один раз.
Он передает мне мой рюкзак.
— Твой телефон и все необходимое здесь.
— Спасибо.
— Нет. Нет, Эльзи. Не делай этого. — тетя хватает меня за обе руки, как умирающая женщина, держащаяся за свой последний вздох. — Ты не можешь оставить нас.
— Я не оставлю вас, тетя. Я буду навещать.
Рыдание застревает у нее в горле, когда дядя тянет ее назад.
Я наблюдаю за ними, как дядя ведёт онемевшую тетю к своей машине. Слеза грозит вырваться на свободу, но я сдерживаю ее. Я не заплачу.
Я
Папа прижимает меня к себе за плечо, и Нокс, который молча наблюдал за всей этой сценой, улыбается.
Я улыбаюсь в ответ с таким внутренним спокойствием.
Тетя и дядя не единственная моя семья.
Глава 8
Эльза
В пятницу вечером папа ведет нас на благотворительный вечер, который проводит один из его друзей.
Ох, и это в Лондоне.
Я не паникую или что-то в этом роде.
Забудьте, я в полной панике.
Он сказал мне, что я могу остаться в Бирмингеме, если захочу, но он будет счастлив, если я буду рядом с ним во время его первого официального выступления.
Я не могу ему отказать. По правде говоря, я хочу быть на стороне своего отца. Хочу, чтобы весь мир знал, что я его дочь.
Мы слишком долго были разлучены.
Нокс самый взволнованный из нас. Он готов к любой вечеринке — его слова, не мои. На нем стильный темно-синий костюм с закатанными рукавами и белая футболка с логотипом Metallica.
Когда папа сказал ему, что он не может пойти на мероприятие по сбору средств в дом герцога в этой футболке, Нокс закатил глаза и застегнул пиджак.
Я так сильно смеялась, когда он сказал: Ты только что оскорбил фанатов металла. Доволен, папа?
Клянусь, у Нокса и папы самые странные, самые занимательные отношения на свете. Они такие разные, и все же созвучны. Соревновательная жилка Нокса в том, чтобы быть папиным любимцем, так забавна, но иногда может быть и угрожающей.
Если бы Илай не умер таким маленьким, интересно, были бы его отношения с отцом такими же, как у Нокса.
Тил присоединилась к нам, но у нее скучающее выражение лица, будто это последнее место, где она хотела бы быть.
Когда она спустилась по лестнице в джинсовой юбке и футболке с надписью «Раздражена» на груди, папа и Агнус жестом велели ей вернуться наверх, надеть платье и смыть готический макияж.
Она переоделась в темно-синее платье с широкой юбкой из тюля, заканчивающейся немного выше колен. Ее чёрные распущенные волосы отливают синим в свете лампы. На ней все еще темные тени для век и подводка для глаз, но для разнообразия она накрасила губы светло-розовой помадой.
Симпатичная это еще мягко сказано. Она сногсшибательная.
Я, с другой стороны, выбрала черное платье, которое придется поднимать, чтобы не упасть. Собрала волосы наверх, нанесла тушь и едва заметную помаду.
Ох, и папа — тот, кто выбрал нашу одежду — за исключением футболки Нокса.
Мы с Тил переплетаем наши руки с папиными, когда поднимаемся по большой лестнице, ведущей в особняк Родс.
На самом деле, это поместье.
Подъездную дорожку заполняют дорогие машины. Женщины в стильных платьях, а мужчины в смокингах. Черт, даже лестница покрыта красным ковром, будто мы на церемонии вручения премии Оскар.
Мы вчетвером направляемся ко входу.