Извращённые игры (ЛП)

— Дедушка! — Я бросилась к Эдварду. Я называл его дедушкой, когда была ребенком, и так и не смогла от этого избавиться, но теперь я могла говорить это только тогда, когда мы были одни, потому что для короля это обращение было слишком "неформальным".

— Бриджит. — Он выглядел бледным и усталым, но ему удалось слабо улыбнуться. — Тебе не нужно было лететь сюда. Я в порядке.

— Я поверю в это, когда врач скажет мне. — Я сжала его руку, этот жест был столько же успокаивающим для меня, сколько и для него.

— Я король, — проворчал он. — Что я скажу, то и будет.

— Не в медицинских вопросах.

Эдвард вздыхал и ворчал, но не спорил. Вместо этого он спросил о Нью-Йорке, и я рассказала ему обо всем, что делала с тех пор, как видела его на прошлое Рождество, пока он не устал и не задремал на середине моего рассказа о злополучном пролитии вина Луиса.

Он отказался рассказать мне, как он оказался в больнице, но Николай и врачи ввели меня в курс дела. Оказалось, что у моего дедушки было редкое, ранее не диагностированное заболевание сердца, которое обычно протекало у пациентов в скрытой форме до тех пор, пока сильный стресс или волнение не вызывали его. В таких случаях заболевание может привести к внезапной остановке сердца и смерти.

Когда я услышал это, у меня самой чуть сердце не остановилось, но врачи заверили меня, что у моего дедушки была легкая форма заболевания. Он упал в обморок и некоторое время был без сознания, но операция ему не потребовалась, и это хорошо. Однако это заболевание не лечится, и ему придется внести серьезные изменения в образ жизни, чтобы снизить уровень стресса, если он не хочет, чтобы в будущем произошел более серьезный инцидент.

Я могла только представить себе реакцию Эдварда на это. Он был трудоголиком до мозга костей.

Врачи оставили его в больнице еще на три дня для наблюдения. Они хотели оставить его на неделю, но он отказался. Он сказал, что это плохо скажется на общественной морали, и ему нужно вернуться к работе. А когда король чего-то хотел, никто ему не отказывал.

После его возвращения домой мы с Николаем изо всех сил пытались убедить его переложить часть обязанностей на своих советников, но он продолжал отмахиваться от нас.

Три недели спустя мы все еще находились в тупике, и я была на взводе.

— Он упрям. — Я не могла сдержать разочарования в голосе, направляя лошадь к задней части дворцовой территории. Эдвард, устав от наших с Николаем настойчивых просьб прислушаться к предупреждениям доктора, практически выгнал нас из дворца на вторую половину дня. Побудьте на солнце, сказал он. И оставьте меня в покое. Нам с Николаем было не до веселья. — Он должен хотя бы сократить количество ночных звонков.

— Ты же знаешь, какой у нас дедушка. — Николай ехал рядом со мной на своей лошади, его волосы трепал ветер. — Он более упрямый, чем ты.

— Ты называешь меня упрямой? Кто бы говорил, — насмехаюсь я. — Если я правильно помню, это ты объявил голодовку на три дня, потому что дедушка не разрешил тебе прыгнуть с парашютом вместе с друзьями.

Николай усмехнулся.

— Это сработало, не так ли? Он сдался еще до того, как закончился третий день. — Мой брат был точной копией нашего отца — волосы цвета пшеницы, голубые глаза, квадратная челюсть — и иногда это сходство было настолько сильным, что у меня болело сердце. — Кроме того, это ничто по сравнению с твоим упорным желанием жить в Америке. Неужели наша родина настолько отвратительна?

Вот оно. Ничто не сравнится с прекрасным осенним днем с добавлением чувства вины.

— Ты знаешь, что не поэтому.

— Бриджит, я могу на пальцах одной руки пересчитать количество раз, когда ты была дома за последние пять лет. Я не вижу другого объяснения.

— Ты же знаешь, что я скучаю по тебе и дедушке. Просто… каждый раз, когда я дома… — Я пыталась придумать, как лучше это сформулировать. — Я нахожусь под микроскопом. Все, что я делаю, ношу и говорю, подвергается анализу. Клянусь, таблоиды могут превратить мое неправильное дыхание в статью. Но в США это никого не волнует, пока я не делаю ничего безумного. Я могу просто быть нормальной. Или настолько нормальной, насколько это возможно для такого человека, как я.

Я не могу здесь дышать, Ник.

— Я знаю, что это много, — сказал Николай, его лицо смягчилось. — Но мы были рождены для этого, и ты выросла здесь. Раньше у тебя не было проблем с вниманием.

Да, это так. Просто я никогда этого не показывала.

— Я была ребенком. — Мы остановились, и я погладила гриву своей лошади, ощущая знакомое чувство шелковистой шерсти под рукой. — Люди не были такими злыми, когда я была ребенком, и это было до того, как я поступила в колледж и поняла, что значит быть нормальной девушкой. Это… здорово.

Николай уставился на меня со странным выражением. Если бы я не знала лучше, я бы поклялась, что это чувство вины, но это было бессмысленно. За что он может быть виноват?

— Бридж…

— Что? — Мое сердце заколотилось быстрее. Его тон, его выражение лица, напряженные плечи. Что бы он ни хотел сказать, мне это не понравится.

Он посмотрел вниз.

— Ты меня возненавидишь за это.

Я крепче сжала поводья.