Изыди

Он врал напропалую, а я всё равно верил. Надо ж, в самом деле, было поверить хоть в какую-то причину, по которой наше мужское естество целый год не давало о себе знать и никак не проявлялось. Ещё б не заволноваться!..

… – А я спрашиваю его: «Почему без строя вне расположения части?» А оне мне отвечают: «А я выполняю особо важное задание!» А у самого на лбу написано: преступник. А милиция-то читать умеет!

Начальник штаба уже пятнадцать минут распекал на разводе в двадцатиградусный мороз и с пургой в лицо в придачу невысокого солдатика из третьей роты. Нарушитель стоит, опустив голову, принимая на неё громы и молнии. Срочник бегал взводному за сигаретами в ближайший ларёк возле остановки и попался на глаза вездесущему Лому. Естественно, непосредственного начальника солдат не выдаёт, но и дальше невразумительного «я… приказ… послали…» ничего выдавить из себя не может.

А Лом, забыв уже про самого солдата, продолжает:

– И последнее: чтобы без строя вне части я никого не видел.

Это «и последнее» по счёту уже четвёртое. Солдаты продрогли и, переминаясь с ноги на ногу в ожидании последнего «последнего», потирают замёрзшие уши.

Стоящий рядом замполит батальона, желчный и нудный майор Угрюмов, прозванный Чёрным майором, в морской форме, тоже пытается вставить своё воспитательное слово, но ему это не удаётся. Чёрный майор держал всех нарушителей за агентов заграничных спецслужб. По крайней мере, на словах. Он и сейчас готов обрушиться на бедолагу и причислить его к какой-нибудь иностранной разведке, но начальник штаба уже исчерпал лимит и времени, и обвинений, и Угрюмов наклоняется к нему и что-то шепчет на ухо. Солдаты тоже считают, что пора заканчивать.

Начштаба одёргивает шинель и командует:

– Батальо-о-он, смирно! Напра-а-а-во! Торжественным маршем! Поротно!

Забытый нарушитель пулей несётся к своим, чтобы встать в строй и прошагать мимо трибуны.

И тут выбегаем мы, пятеро бравых музыкантов: трое – с дудками, двое – с барабанами, большим и малым. На большом барабане сверху прикреплены тарелки.

Наш батальонный оркестр состоял из сержанта Миши Чугункина (он же Чугунтий) с трубой, Луки с баритоном, Рекса, выделывавшего импровизы на малом барабане, Рыжего, с большим барабаном и тарелками, долбившего в них с яростью, а порой и невпопад, ну и меня с тубой.

Проиграв перед докладом Лома командиру части встречный марш по случаю того, что батальон построен, мы уходили в дежурку, где и отсиживались, чтобы не замерзли трубы. Там и слушали ломовские «и последнее». Главное было успевать вовремя выбегать в паузе между «шагом» и «марш», чтобы грянуть во всю музыкальную мощь.

Чугунтий взмахивал трубой, и над плацем раздавалась «Тоска по Родине». По отзывам сослуживцев мы знали, что под наши марши, особенно под «Тоску…», которую солдаты звали «Доской по морде», ноги шли сами. После развода мы уносили инструменты в музыкалку, а потом расходились кто куда: Лука бежал к своей мясорубке и «новейшей» системе охлаждения, Чугункин с Рыжим – на свинарник убирать за хряками и гонять крыс, а мы с Рекстиным – в танковые боксы монтировать тяжеленные траки на Т-72.

У Рекса был классный тенор, но похвастаться им ему было негде. В боксах, кроме суровых и молчаливых железных монстров, гревших свои носы-пушки в ожидании следующих стрельб, других слушателей не было. А ещё там было холодно.

– Боюсь, что от такой холодрыги мой голос скоро сядет, – сокрушался Рекс. – И моя мечта петь в Большом театре накроется медным тазом.

Я предложил ему попробовать распеваться в заведении Чугунтия. Однажды, когда мы выпивали у него на свинарнике, после второй рюмки Рекс завопил во всю глотку! Его вопли пришлись по вкусу свиньям: лениво хрюкавшие во всех углах, они неожиданно затихли.

– Я не понял, – удивился Чугунтий. – Ну-ка повтори.

Он спел ещё раз, и мы удостоверились в том, что баритон Луки не идёт ни в какое сравнение с голосом Рекса. И ещё убедились: его голос достоин лучшей аудитории, чем армейский свинарник.

– После твоих арий у меня три свиноматки опоросились. Аккурат после арии Надира. Я за тебя словечко замолвлю. Может, «соплю» получишь, - подначивал Рекса Чугунтий.

Ария Надира о счастье из оперы «Ловцы жемчуга» сделала своё дело: свиное поголовье резко пошло вверх. Да, в счастье нуждаются даже свиньи. Чугунтий вёл наблюдения, увеличение опороса зафиксировал и связал его именно с ариями в исполнении Рекса. И потому не раз просил Пузо повысить новоявленного певца в звании. Но убедить майора в способностях Рекса не удалось, и тот все два года так и прослужил рядовым.

– Защита Родины – есть не просто священный долг. Это есть конституционная обязанность, – напутствовал Чёрный майор. Эту фразу он произнёс 1460 раз, повторяя её дважды в день. В отличие от ротного батальонный замполит был на своём месте.

* * *

…Всё началось с первого жмура. Чугунтий объявил о нём так, как будто нам предстояло играть встречный марш на докладе у самого министра обороны:

– Завтра после развода – общий сбор в музыкалке.