Изыди (СИ)

Очень скоро кошачья молва каким-то непостижимым образом донесла до других представителей хвостатого племени о щедром постояльце. Уже на следующее утро под моим окном рядом с Мальвиной нарисовалась и уставилась глазами вверх ещё одна усатая морда из серии "Таити не предлагать ― местная кормёжка меня вполне устраивает". Котяра был рыжего окраса и, конечно же, хитрый, что прямо читалось на его треугольной морде. У него были такие же огромные уши, как и у Мальвины. "От одного производителя", ― понял я. И оказался в затруднении. Брать на свой кошт дополнительную кошачью единицу не хотелось. Даже не из-за экономии ресурсов ― сборище местных котов грозило бессонными ночами. Невесёлая перспектива. Помогла Мальвина, чем очень удивила. Смирившись с тем, что прогнать нахлебника не удастся, я бросил вниз несколько кусков варёной курицы. Когда Рыжий попытался присоединиться к трапезе, Мальвина осадила его злобным шипением. Рыжий трусливо попятился и смылся восвояси, а курятина тут же исчезла в утробе Мальвины. И только тогда я увидел, что кошка беременна: "Ах, вон оно что!" Так я догадался о причине её всеядности. Мальвина хорошо заботилась о своём потомстве.

Когда я заканчивал кормёжку с окна, выходил на лестницу и продолжал подкармливать кошку с другой стороны стены, Мальвина, принимая от меня еду, всё ещё посматривала в сторону окна, откуда только что ей давали то же самое. Она не связывала руку дающего из окна с точно такой же ― с улицы. То ли помехой тому был недокомплект зрительного аппарата, то ли вечная женская неспособность устанавливать причинные связи. Ничего не могу поделать со своим мужским шовинизмом, апологетом которого являюсь - вслед за адвокатским. И тут тоже меня хоть режь: никакие прокуроры, судьи или следователи не сравнятся с аналитическими способностями адвокатов. Я считаю, что адвокаты умнее всех прочих представителей юридического племени. Откуда во мне сидит мужской шовинизм, не понимаю до сих пор, но уверен, что миллионы лет эволюции здесь ни при чём. Социологи называют это "привходящим фактором".

Первые дни пребывания в курортном местечке выработали у меня устойчивый режим: рано утром ― завтрак с Мальвиной, прогулка на пляж, тёплое море, полчаса на гальке, автостанция, суд. Вечером всё то же самое, но в обратном порядке. И обязательные два часа, которые я посвящал исключительно своему роману. Обстановка располагала. Всё, что видел вокруг, вызывало нестерпимый писательский зуд.

Все эти соблазнительные красотки, наследство Бориса, Мальвина, судья с "кошачьей" фамилией, курортный посёлок, запахи канализации, которые усиливались к середине дня и разгонялись вечерними бризами, соединялись в одном месте ― в толстой тетради в клеточку. Важные разноцветные автобусы плавно подплывали к автостанции, выплёвывая очередную партию желающих вкусить крымского солнца, персиков и инжира. Новые отдыхающие тут же смешивались с недавно прибывшими, постоянно обновляя неспешный местечковый колорит.

Всё, что я видел, с кем контактировал каждый день, заносил в тетрадь и, как петух, выгребал нужное зерно, разделяя несовместимое и удаляя лишнее. Этот простой совет дал мне Борис. И в этом мы с ним были почти единомышленники: к искусству сочинительства относились трепетно, с уважением, с той лишь разницей, что его страсть проявила себя раньше, ещё в школе.

― Написать роман? Ерунда! Ищи нужное зерно, потом отсекай лишнее ― и пошла писать рука, ― объяснял Борька. ― Найди идею и нанизывай на неё всё что хочешь, как запчасти на стержень у детской пирамидки. Тебе девственница с крокодилами не нравится? Пиши про меня. Но только правду. А то я тебя знаю, любишь приврать.