Изыди (СИ)

Мои доводы о праве автора на вымысел приятель отклонил без всякого обжалования: "Врать все мастаки. А ты попробуй написать по-настоящему, чтобы народу понятно было". Писать по-настоящему? Я обеими руками за. Главное, чтобы нашлись читатели, которые поймут и оценят мою писанину. Неоценённый автор есть кандидат на вылет из этой жизни. В лучшем случае - пациент психушки, в худшем ― разлетевшиеся по стенам мозги, или странгуляционная полоса на шее от нестерпимой тяжести бытия после осознания творческого краха. Глеб же говорит, что вымысел вымыслом, но, по его мнению, не стоит пускаться в дебри. Он советует быть осторожней, и этот совет звучит как угроза. Глеб считает, что меня иногда заносит. "Радищев плохо кончил, но ему ещё повезло: его хотя бы не заставили съедать свою знаменитую книгу", ― предостерегает он. "А я на исторические параллели не претендую", ― парирую ему, пытаясь не вестись на провокации Глеба и игнорировать его намёки, но всё равно попадаюсь на крючок и продолжаю защищаться от обвинений Глеба в разжигании всяких "измов". "Но согласись, - говорю ему, - нефтеёмкости залиты под завязку, труба гудит и вот-вот лопнет от напряжения, перекачивая кубометры газа, а толку?" Я бы очень хотел сдержаться и попросил бы Всевышнего дать мне алгоритм, с помощью которого открытая мною истина не выглядела бы бесноватой. Изыдите, демоны! Но предостережения Глеба лишними не будут. Он убежден, что путь из дебрей, если слишком увлечься, только один: можно запросто оказаться где-нибудь на Алеутских островах и давиться там своим собственным сочинением. "Написать легко, - пугает меня Глеб, - сожрать написанное - вот где работёнка для подневольного сборщика пушнины. И придётся попотеть, глотая опасные страницы, хотя если выбрать подходящий соус, то и ничего". "Процесс запущен, и я не виноват, что лекарства от этой заразы ещё не изобрели", - всё, что мне остаётся добавить к своей защите. Думаю, что это будет мне оправданием, но тщетно - Глеб говорит, что если болезнь не лечится, человека изолируют от внешнего мира. Как в средневековой Венеции во время чумы.

Почему-то и Борис, и Глеб забывают про такую штуку, как вдохновение. Если чего и бояться нашему пишущему брату, то это именно его: может завести в такие дебри, что Алеутские острова покажутся раем. Откуда оно берётся, не знает никто, но классики утверждают, что источником вдохновения всегда была женщина. Рядом со мной - беззубая беременная кошка, которая хорошо кушает. Но, увы, для вдохновения этого мало. Я не возьму её в свою мечту. Её преданность и стойкость к жизненным невзгодам, забота о будущем потомстве перечёркивались одним-единственным минусом: затащить к себе подружку с улицы можно, но вытащить улицу из подружки нельзя. Уличной она останется навсегда. Аксиома, не требующая подтверждения опытным путём. И физическая ущербность совсем ни при чём. Хорошо, если б рядом оказалась Алина. Я тогда ещё не расстался с ней, но решение уже принял. При расставании у меня всегда что-то свербит внутри. Не так-то просто расстаться с женщиной, которая к тебе привязана. На это надо решиться. Борькин метод мне тоже не подходил. Как и в знакомствах, способы расставания у каждого свои.

Курортный сезон заканчивался, но пляж не пустовал. Беременные мамки уступили место знойным красоткам. Ежедневно появлялась новая и в позе "звезды Крыма" укладывалась неподалеку от меня. Внушительные размеры растекавшихся по бокам бюстов почти у каждой из них смущали меня, не давая сосредоточиться. Перед судебным заседанием надлежало думать о Борькином наследстве. А тут - стройные ноги, узкие бикини и талии, как у танцовщиц кордебалета. В моём положении предпочтительнее сейчас были бы буркини14.

Только я задумывал извечное мужское - поприставать накоротке, с намёком на вечернее продолжение - тут же возле достоинств четвёртого размера укладывался тот, кто успел до меня проделать всё то, что я в этот момент планировал. Почти каждый из успевших обязательно был с обвисшим брюхом. А в тренажёрный зал нельзя заскочить хоть на пару месяцев перед приездом? Наверняка весь год собирался?.. Почему нет никакого желания приосаниться и хотя бы две недели побыть плейбоем, сверкнуть на солнце красивым мужским торсом? Зато одежда дорогая: туфли, часы, аксессуары. Я поймал себя на мысли, что завидую им. На одном полюсе моего раздражения была зависть, на другом - жалость к самому себе: типа я весь такой спортивный и подтянутый, а кроме беременной кошки, возле меня - никого. Эгей, женщины, где же вы?..

- Костя, привет! Как ты, как Крым? Как наши дела?

Звонок Бориса прозвучал, когда я заканчивал утренний пляжный моцион. Голос приятеля диссонировал с этим тихим, почти сонным местечком. Борька радостно поделился со мной коротким стихом, только что им сочинённым:

- Я на пляже, на Солнечной. Помнишь, как мы здесь в футбол?.. Я тут под впечатлением от рыхлых мужских форм. Будь моя воля, не пускал бы таких на пляж. Вот, послушай:

- Эх, Маяковский Вова,

Стихи твои вовсе не новы:

"Для мужчины нет лучше одёжы,