К двадцатипятилетию первого съезда партии

В это время я уже состоял членом одного революционного кружка, в который входили рабочие: Борис Линцер, железнодорожник Матросов, литограф Федоров и другие. Руководился кружок студентом-медиком под кличкой Герасим Федорович (Илья Максимович Ромм). В этом кружке мы занимались изучением эрфуртской программы Каутского, непосредственная же революционная работа моя выражалась в помощи Линцеру по завязыванию прочных связей в среде типографских рабочих, на почве создания полунелегальных, полулегальных касс взаимопомощи. Подходить тогда к рабочим с политикой считалось очень рискованным и смелым делом. Я не помню точно взгляда нашего руководителя Герасима Федоровича на нашу работу в рабочей среде, но, кажется, он относился к этой работе если не совсем одобрительно, то во всяком случае терпимо. Другое дело — Моисей. Узнав от меня об этой работе во время его пребывания в Харькове, он резко высмеял меня и товарищей и поставил вопрос о необходимости революционной агитации ребром. Впоследствии это имело на меня свое воздействие и весною того же года, когда у меня жил Гельман и приезжал случайно Поляк, известный впоследствии стачкист и экономист, у нас происходили ожесточенные споры на эту тему и я уже в этих спорах стоял на точке зрения необходимости решительной политической агитации, а также и культурного развития.

В начале лета я покинул Харьков, нагруженный двумя чемоданами шрифта и провожаемый Соломоном (Гельманом)

[168]

и другими товарищами. Побывав дома, у родителей в Гомеле, я получил место наборщика в уездном городке Минской губ. Речице, лежавшем в 40-верстном расстоянии от Гомеля и соединенном с ним железнодорожным сообщением. Я поселился в домике одного крестьянина на окраине городка среди простора полей, вблизи густого леса. И в этом домике в моей большой комнате вдали от всех, скрытые полной безопасностью захолустья, мы провели с Моисеем не мало счастливых вечеров. Раз понаведавшись в Гомель ж моим родителям и узнав, что я поселился в Речице, Моисей стал моим частым гостем. Вполне одобрив мое решение поселиться в тихом городке, он также часто у меня отдыхал душой и телом от тех треволнений, которые давала ему его неутомимая революционная деятельность.

Здесь, во время наших встреч, я еще ближе сошелся с Моисеем, узнал его. Он стал более откровенен относительно работы. В это время он был увлечен террором. Однажды он появился в моей комнате с первым номером бурцевского «народовольца». Я никогда не был террористом, ни в мыслях, ни в действиях своих, напротив, террор мне всегда казался ненадежным делом, но увлечения Моисея на меня действовали и, будучи еще слабым в своих взглядах, я невольно подпал и в этом под его влияние. В Речице был нами решен вопрос о типографии. Брат Моисея Михаил жил в Белостоке и типографию решено было тогда там же организовать. Непосредственно работать в ней выпало на долю меня и Гельмана.

Раньше чем отправиться в Белосток я побывал в Киеве, где Моисей тогда пользовался огромной популярностью во всех революционных организациях, независимо от направления, он успел создать тесный круг своих единомышленников, можно сказать почти целую организацию, занимавшуюся агитацией и пропагандой социалистических идей среди киевских рабочих в духе группы рабочих революционеров.

Скоро мы (я и Гельман) начали работать в типографии. Во время нашей работы Моисей появлялся к нам довольно часто и при нашей замуравленности это было для нас большим праздником. Скоро он к нам привел еще одного товарища — Рувима (Фридмана) и мы зажили более весело.

[169]

Время шло, типография отпечатала тайный циркуляр Горемыкина к фабричным инспекторам и готовилась к печати переведенного с польского рассказа «Шпион». Я получил от родителей неприятные вести. Мать умоляла приехать. Я не устоял, проявил слабость и мои друзья меня отпустили. Я покинул типографию. Спустя месяц, Моисей сидел у меня дома, в Гомеле и жестоко упрекал в малодушии. Я сознавал свою вину и каялся. Он говорил, что такие мальчишеские поступки недостойны революционера, но кончил тем, что начал меня же успокаивать, что, пожалуй, лучше, что я оттуда уехал, что группа лучше меня использует в других местах в агитационных целях.