К ясным зорям (К ясным зорям - 2)

- Правда твоя. Нельзя тебе с нею в церковь. Но и не годится тебе, праведнику, держать за одни харчи наймичку да еще и спать с нею. А станет она тебе законной "жоной" с другой стороны. Чтобы, ежели захочет бросить тебя, старого мухомора, так чтоб и половина имущества отошла ей. Одевайтесь, Явдошка. И ты, живоглот, одевайся тоже. Поведу я тебя в сельсовет. И сам скажешь Федору-писарю, чтоб он вас записал, а я только поставлю печатку. И не пикни. А не то, клянусь Явдошкой, клянусь наганом своим, мировой революцией, хотя и не посчастливилось мне за нее погибнуть, что убью тебя непременно, как гидру, если ты, гад, начнешь вилять хвостом. Потому как не могу я видеть, когда обижают хороших людей!..

И когда церемония первого в Буках гражданского брака была закончена, пожелал Ригор Власович счастья молодой княгине. А князю сказал так:

- А теперь, дурень, иди и читай свою библию, пока совсем ума не решишься. И если хоть пальцем ее тронешь... Явдошку то есть... или словом поганым... Будет она тебе вместо богородицы. Вот так.

И дивилось все село, и удивлялся Ступа. И я, записывая это, тоже крайне удивляюсь.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ, в которой автор оставляет Яринку без

проблеска надежды

Ой, пойду я лугом,

Лугом да долиной.

Может быть, я встречусь

С родными своими...

Оживала земля. Оживала Яринка.

Тихо-тихо, слабым голоском заводила текучую тоскливую песню, такую широкую, серебристую и горькую, словно озаренная лунным светом полынная степь.

...За слезами горькими

Брата не узнала!..

Заканчивался великий пост.

С самого утра вся семья Титаренко, за исключением Павлика, которому Кузьма Дмитриевич велел идти в школу, чтоб не косился учитель, направилась в церковь.

Данила долго, как парубок, собирался, начищал ваксой сапоги, укладывал смоченный лампадным маслом пенистый чуб, указательным и большим пальцами выравнивал отпущенные усики. Видать, хотел понравиться девкам.

Яринка смотрела на него без осуждения и без ревности. Он теперь был для нее как длительная, но отошедшая боль. Нельзя сразу забыть, но нельзя и жалеть о ней. И даже была благодарна судьбе за свою тяжкую болезнь, разъединившую ее с ним. При малейшем прикосновении к себе она с такой отчаянной злостью кричала, что Данила стал побаиваться ее и избегать.

Палажка догадывалась и недовольно бурчала мужу:

- Ну, ты гляди, что вытворяет!.. Мучение мужу с такой жинкой... Что ему - к Тодоське Кучерявой идти?..

- Вот, гадство, - соглашаясь, цокал языком Кузьма Дмитриевич. Но успокаивал жену: - Не надо сейчас об этом говорить. Когда выздоровеет наверстают. А ты ему скажи, так вот, чтоб к Тодоське не протаптывал стежку. Низзя. Значца, так... низзя. А то опять-таки сват Степан тяжкое сердце заимеет. Надо стеречься. И зачем была нам эта морока... Вот, гадство, как жизня устроена...

И все это не раз слышала больная невестка. И не было раскаяния в ее душе, не было уже и желания жить с ними со всеми в мире. Не будет теперь она заискивать перед ними, любить их в ожидании какой-то перемены. Яринка еще не считала их врагами, но не были они уже ей даже далекими родственниками.

Она еще не знала, как будет жить дальше. В душе была какая-то серость, седой туман.

Но твердо знала: лучше умереть, чем разыгрывать покорность и любовь.

Думала об этом часто. Боялась не смерти, а страданий. Поглядывала на спички. Сколько коробков надо? Будет ли болезненно? Сколько времени человек мучается в петле? Воды тоже боялась - жутко и темно. Есть ли безболезненная смерть?.. А если преждевременно закрыть трубу? Тогда все умрут. Нет, она этого не желала. А если бритвой по горлу?..

Говорят, легкая смерть, если выцедить кровь из жил. Не больно, мол, а только тускнеет свет и хочется спать... Только бы не испугаться крови!

И решила так: подождать. Чего - и сама не знала. Ведь не будет перемен, Не будет. Никто не скажет: "Выходи. Ты свободна". Не постучат посохами добрые сваты - сватать ее за ясного сокола. Но нужно, нужно ждать. И только тогда - когда же? - бритву к запястью!..

И, ожидая, пела. Когда оставалась одна. Чтобы не слыхали они. Не догадывались. И в песнях тоже было - ждать. Ведь тот, кто создавал песни, допевал до конца, их еще и другие перенимали. Если бы самой сложить песню, да такую грустную, чтоб горько плакали люди на ее похоронах. Яринка торопилась - не имела времени! - и песни не получались.

Оставаясь одна, ползала на коленях, смазывала в первой хате глиняный пол, а когда он подсыхал, рисовала коричневой глиной цветы. Горькие и тоскливые.