К истокам кровавой реки (СИ)

- Погодите. Она желала бы получить аппарат в рабочем состоянии.

- Нет, это вы погодите. Он не был закончен, так? И стоял на складе несколько лет, а вы, возможно, знаете, что для многих металлов нужны особые условия хранения, заказ был сложный, никаких чертежей и расчетов по нему нет и быть не может…

- Я понимаю и готов обговорить с вами сумму.

- Почему со мной?

- Потому что исполнителем можете быть только вы, господин Монтэг. Я мог позвонить напрямую директору, он уцепится за возможную выгоду и руководителем проекта все равно назначит вас. А госпожа Аза хотела бы, чтобы аппарат восстановили не за страх, а за совесть. Она щедрый заказчик, не сомневайтесь. А потом уже мы договоримся с директором.

- Но простите, если аппарат стоит несколько лет, то проектировали его люди с высшим образованием, по прежним стандартам. Поверьте, сейчас на многих производствах подобные проблемы. Большинство старых технологий не уцелело. Вы должны это знать, если не с Луны свалились…

В ответ раздался тихий смех.

- Не думайте, что я специально сержу вас, господин Монтэг, но я именно что свалился с Луны. Надеюсь, вы подумаете над нашим разговором и найдете способ довести аппарат до ума. Я еще свяжусь с вами. Всего доброго.

В трубке послышались короткие гудки. Мастер взъерошил густые каштановые волосы.

- Шутники, однако, у нас в заказчиках…

 

- Почему ты с ним так грубо? - спросил второй инженер, когда они пустились в обратный путь к рабочим цехам.

- Потому что. Во-первых, за последние полгода уже третий раз люди хотят то, не знаю что. Большинство одноместных самолетов теперь не выпускают, только с самыми стандартными характеристиками. И попробуй прогуляйся от цеха до диспетчерской. Почему было при восстановлении не протянуть телефонную линию?

- Ты сам знаешь - нерентабельно.

- Нерентабельно, - проворчал мастер. - А теперь изволь бегать через ползавода по капризам престарелой безголосой певички.

- Ну, ты несправедлив, она не престарелая и не безголосая.

- Не знаю, не слушаю. Производство разгромили, зато на каждом шагу поют и танцуют. А мы должны им обеспечить уровень жизни отверткой и молотком. Ей зачем экспериментальный самолет? Спеть в Гималаях?

- Выше поднимай, я слышал, это был аппарат, способный подняться в космос.

Мастер остановился.

- Что? И об этом молчали? И широко не рассказывали об этом даже до переворота?

- А что в этом такого? - пожал плечами старый мастер. - Очередные причуды богатых.

- Но это же космос!

- Тут на Земле не знаешь толком, как жить и зачем. Да и не первый это был аппарат. Первый строили за пару лет до того, и в нем даже полетел в космос какой-то энтузиаст и не вернулся.

- И это сейчас тоже никому не надо, - печально сказал молодой мастер.

- Если богатеи настолько пресыщены жизнью, что хотят погибнуть самым экзотическим способом, то это и впрямь никому не надо. Вот про машину Пишты, якобы способную разрушить мир, и которую потом в итоге так и не нашли и не предъявили, много болтали.

- Ну, это понятно, болтали из страха, что такое устройство действительно существует. А про космос не беспокоились, потому что… Эх, люди.

- Потому что практической пользы никакой, - старый мастер остановился у входа в свой цех. - И не осталось, наверное, людей старой закалки и с образованием, работающих по специальности. Я же раньше тут рабочим был. Это у тебя высшее в университете, - в глазах говорившего мелькнула хитринка, - имени Сломай шею… Вырви ухо…

- Ну хватит уже шутить, а? Ломоносовский университет, Ломоносовский! В Столыпинске, в Российской Империи.

 

Фабричный гудок возвестил о конце смены, из дверей завода потянулись люди - сначала масса рабочих, просто одетых людей, державшихся кучно, - будто огромная темная змея выползала из ворот. Затем, когда схлынул основной поток, настал черед руководящего персонала - люди выходили небольшими группами или по одному, некоторые направлялись к стоянке автомобилей, остальные к станции метрополитена.

Одним из последних из дверей вышел вполне элегантный молодой человек, в котором теперь трудно было признать одетого в строгую униформу мастера. Он прошел к метро, приветливо кивая на ходу коллегам, но уклоняясь от того, чтобы дальше идти с кем-нибудь в компании. Сейчас ему хотелось побыть одному. Торопиться было некуда, дома ждала только прилепленная на зеркало записка “Я не могу оставаться с человеком, который любит свою работу больше, чем меня” - и в общем-то, автор записки была права. А учитывая, что хранилось дома, так было даже и лучше для них обоих.

 

Когда он доехал до центра Варшавы, уже приближались сумерки - стояла золотая осень, и закат торопился. Замковая площадь была хороша. И так необыкновенно прекрасная, она казалась совершенно неземной в розоватых лучах заходящего солнца. Фонари загорались один за другим, цепочка огней сбегала вниз по Новому Съезду*** и перебиралась через мост.