К истории русского футуризма. Воспоминания и документы

Четыре ныне вышедших полновесных тома Хлебникова – достаточно убедительный аргумент, хотя бы и для людей, “охраняющих” себя от всякой “убежденности”.

Впрочем, может быть, Пастернак имел в виду Асеева, Бурлюка или Вас. Каменского?

Но ведь и их репутации, каковы бы они ни были, отнюдь не фиктивны.

Пастернаку просто очень хотелось (тогда еще!) рассорить Маяковского с группой его литтоварищей⁶. Об этом прямо сказано на следующих “охранных” страницах:

Я заговорил о футуризме и сказал, как чудно было бы, если бы он [Маяковский] теперь все это гласно послал к чертям. Смеясь, он почти со мной соглашался⁷.

Очевидно, в этом случае Маяковский был значительно деликатнее Пастернака. На самом же деле, в эти годы Маяковский отнюдь не собирался “посылать к чертям” футуризм.

Наоборот, в 1918 г. была образована “Федерация футуристов”, выпустившая “Газету футуристов”, а в ней – свой манифест. В этой федерации и газете основными участниками были Маяковский, Бурлюк и В. Каменский⁸. Футуристы приняли Октябрь уже в то время, когда большинство писателей еще только собиралось начинать думать: с кем им быть? В своей газете футуристы одни из первых выкинули лозунг: “За пролетарское искусство”.

Как подлинные новаторы, они не допускали возврата прошлого. Они стремились укрепить завоевания советской власти, они сразу пошли с ней “в ногу”. Отсюда статья “К оружию” (см. туже газету).

Подобные же идеи футуристы развивали в своей газете “Искусство Коммуны” (1918-19 гг.)⁹.

В 1922 г. была организована “Московская ассоциация футуристов” и, наконец, в 1923 г. – Леф, который вовсе не отрекался от футуризма, а во всем его заново отточенном вооружении двинулся в новые области литтвор-чества.

“Футуризм стал левым фронтом искусства… Мы дали первые вещи искусства Октябрьской эпохи” (см. декларацию Лефа в № 1).¹⁰

Но самое занятное то, что Пастернак, не найдя в те годы “согруппствующих”, несколько неожиданно оказался в Лефе и благополучно сотрудничал там в течение нескольких лет.

Когда Пастернака клевало воронье из “Красной нови” тех нэповских дней, лефовцы изо всех сил защищали его (см. статьи Асеева и Маяковского)¹¹. С 1919 г. футуристы проталкивали в ГИЗ книгу Пастернака, а Леф продолжал это дело в 1923 г.¹²

И в лефовский именно период Пастернак пишет “905 год” – свою первую соцпоэму.

Но, очевидно, благодаря своей крайней рассеянности, Пастернак все это уже основательно позабыл.

А жаль!

Позабыл, вероятно, Пастернак и самого Маяковского, его характер и лицо. Иначе чем же объяснить следующее:

<…> Пружиной его [Маяковского] беззастенчивости была дикая застенчивость, а под его притворной волей крылось феноменально-мнительное и склонное к беспричинной угрюмости безволие¹³.

В этой характеристике Маяковский как бы поставлен вверх ногами. По Пастернаку – Маяковский прямо какая-то безвольная, застенчивая, мнительная институтка!¹⁴

Действительно, бывали и у Маяковского моменты “слабости”. И он подчас незадачливо влюблялся, надрывил и грустил, но чаще всего это было просто-напросто следствием чертовского творческого переутомления. Потому что Маяковский работал действительно без отдыха, зверски, как “леф”.

Вот его собственный рассказ о днях и ночах во времена “Росты”:

Придя домой, рисовал опять, а в случае особой срочности клал под голову, ложась спать, полено вместо подушки с тем расчетом, что на полене особенно не заспишься и… вскочишь работать снова.

(“Грозный смех”)¹⁵

Что-то на кисейную смолянку не похоже!

Или возьмем свидетельство человека “со стороны”. Вяч. Полонский, например, в своей книге “О Маяковском” так говорит о резко-волевом облике бунтаря-поэта:

И надо было обладать незаурядной душевной силой, фанатизмом упорства, необычайной верой в себя, чтобы, проходя сквозь строй издевательства, не сдать позиций, как то делали другие…

Всегда всего ему было мало¹⁶.

Но Пастернак, бывший участник Лефа¹⁷, не видит водительской роли и труда Маяковского, а особенно – работ последних лет.

Пастернак скидывает таким образом со счетов всю газетную и агитационную деятельность Маяковского. А именно она-то ведь и была новой, общедоступной и одновременно – высококвалифицированной работой (см. агитки изд. “Красной нови”, плакаты и окна “Роста” в книге “Грозный смех” и др.).