Читаем К истории русского футуризма. Воспоминания и документы полностью

Хотите – буду от мяса бешеный,– и, как небо, меняя тона —хотите, буду безукоризненно нежный,не мужчина, а – облако в штанах!10

“Красивому двадцатидвухлетнему” казалась легко преодолимой, почти игрой, стихия сантиментальных нежностей. Слишком уж увлекала и бодрила огромная цель: в непримиримой борьбе с академизмом и официалыциной создать новое небывалое словесное искусство. Сил было так много, что не пугали ни вековые твердыни врага, ни малочисленность соратников:

…Но нас,футуристов,нас всего – быть может – семь11.

Но столько энергии взяла эта поистине героическая борьба, такого действительно бешеного размаха потребовала она (период “Облака в штанах”), что скоро, как реакция, пришла пониженная сопротивляемость расслабляющему облачному киселю – “женского, мягкого”12. Оно оказалось вовсе не пустяком. С огоньком будуарной лампадки шутки были плохи. Уже во “Флейте позвоночника” (1915 год) безысходное любовное томление заставило поэта мрачно размышлять:

Все чаще думаю,не поставить ли лучшеточку пули в своем концеСегодня яна всякий случайдаю прощальный концерт.

Эта демобилизация бойца поэта, эта предательская мысль об отступлении, о сдаче, с годами повторяется все чаще.

Глазами взвила ввысь стрелу.Улыбку убери твою.А сердце рвется к выстрелу,а горло бредит бритвою.(“Человек”)

В 1916 г. он презрительно отбрасывает ее:

– Прохожий!– Это улица Жуковского?– Она – Маяковского тысячи лет:он здесь застрелился у двери любимойКто?Я застрелился?Такое загнут!(“Человек”)

Но стойкость все падает. В 1923 г. он протестует в совершенно другом, приглушенном тоне:

Я их не порадую выстрелом.(“Про это”)

Громадная работа поэта, конечно, резко повышала естественную усталость. Наконец, пришла болезнь. Грипп, осложненный воспалением легких, заметно надламывает поэта. Он часто жалуется на боли в горле, рассматривает его в зеркало. Он боится, что ему придется отказаться от публичных выступлений. Врачи запрещают курить, но Маяковский немыслим без папиросы.

Поэт еще пытается продолжать борьбу. Он пишет последнюю боевую вещь и озаглавливает ее совсем как в молодые годы: “Во весь голос”. Но именно здесь его могучее горло сдает чаще обычного. Вся поэма выглядит как решительная схватка со всем враждебным, что было в самом поэте и его окружении. После немногих наступательных и кусливых строк – неожиданный жалостный срыв. Истеричное откровенничанье:

Но ясебясмирял,становясьна горлособственной песне13.

За этим признанием, открывающим тыл, – новый ораторский взлет, стихи, полные гордого самоутверждения:

Мой стихтрудомгромаду лет прорвети явитсявесомо,грубо,зримо,как в наши днивошел водопровод,сработанныйеще рабами Рима.

И вдруг поэт становится в заблаговременно посмертную позу:

В курганах книг,похоронивших стих,железки строк случайно обнаруживая,выс уважениемощупывайте их,как старое,но грозное оружие14.

Затем, после романтического (в духе “Ночного смотра” Жуковского-Зейдлица)15 парада “застывших острот”, поэт опять черпает подъем, вспоминая 20-летние победные бои в одном строю с “пролетарием планеты”, когда —

под пулямиот нас буржуи бегали,как мыкогда-тобегали от них16.

С этой высоты поэма вновь срывается в мрачные похоронные пропасти, где и “мертвый стих”, и “безутешная вдова”, и замшелые осклизлые мраморы и бронза надгробий.

Дальше образ строящегося социализма еще раз на мгновение вырывает поэта из этих гибельных темнот. Но голос снова подводит: язык шершав, в горле першит, в нем застревают остатки старого “непрожеванного крика”. Сознание последней катастрофы, как всегда, заставляет Маяковского ощутить себя зверем. Но это уже не реальные несчастные собака, лошадь или медведь прежних лет, а подобие

чудовищископаемо-косматых17.

К “образу звериному” Маяковский прибегает в худшие свои минуты, когда уже “нельзя по-человечьи”. И действительно, вслед за бредовым чудовищем – провал, маячит “дней остаток”, поэт открыто и прямо говорит о близкой личной гибели, его единственная забота – свежевымытая сорочка (зам-саван, предусмотрительно заготовляемый поэтом?)18.

Перейти на страницу:

Все книги серии Символы времени

Жизнь и время Гертруды Стайн
Жизнь и время Гертруды Стайн

Гертруда Стайн (1874–1946) — американская писательница, прожившая большую часть жизни во Франции, которая стояла у истоков модернизма в литературе и явилась крестной матерью и ментором многих художников и писателей первой половины XX века (П. Пикассо, X. Гриса, Э. Хемингуэя, С. Фитцджеральда). Ее собственные книги с трудом находили путь к читательским сердцам, но постепенно стали неотъемлемой частью мировой литературы. Ее жизненный и творческий союз с Элис Токлас явил образец гомосексуальной семьи во времена, когда такого рода ориентация не находила поддержки в обществе.Книга Ильи Басса — первая биография Гертруды Стайн на русском языке; она основана на тщательно изученных документах и свидетельствах современников и написана ясным, живым языком.

Илья Абрамович Басс

Биографии и Мемуары / Документальное
Роман с языком, или Сентиментальный дискурс
Роман с языком, или Сентиментальный дискурс

«Роман с языком, или Сентиментальный дискурс» — книга о любви к женщине, к жизни, к слову. Действие романа развивается в стремительном темпе, причем сюжетные сцены прочно связаны с авторскими раздумьями о языке, литературе, человеческих отношениях. Развернутая в этом необычном произведении стройная «философия языка» проникнута человечным юмором и легко усваивается читателем. Роман был впервые опубликован в 2000 году в журнале «Звезда» и удостоен премии журнала как лучшее прозаическое произведение года.Автор романа — известный филолог и критик, профессор МГУ, исследователь литературной пародии, творчества Тынянова, Каверина, Высоцкого. Его эссе о речевом поведении, литературной эротике и филологическом романе, печатавшиеся в «Новом мире» и вызвавшие общественный интерес, органично входят в «Роман с языком».Книга адресована широкому кругу читателей.

Владимир Иванович Новиков

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Письма
Письма

В этой книге собраны письма Оскара Уайльда: первое из них написано тринадцатилетним ребенком и адресовано маме, последнее — бесконечно больным человеком; через десять дней Уайльда не стало. Между этим письмами — его жизнь, рассказанная им безупречно изысканно и абсолютно безыскусно, рисуясь и исповедуясь, любя и ненавидя, восхищаясь и ниспровергая.Ровно сто лет отделяет нас сегодня от года, когда была написана «Тюремная исповедь» О. Уайльда, его знаменитое «De Profundis» — без сомнения, самое грандиозное, самое пронзительное, самое беспощадное и самое откровенное его произведение.Произведение, где он является одновременно и автором, и главным героем, — своего рода «Портрет Оскара Уайльда», написанный им самим. Однако, в действительности «De Profundis» было всего лишь письмом, адресованным Уайльдом своему злому гению, лорду Альфреду Дугласу. Точнее — одним из множества писем, написанных Уайльдом за свою не слишком долгую, поначалу блистательную, а потом страдальческую жизнь.Впервые на русском языке.

Оскар Уайлд , Оскар Уайльд

Биографии и Мемуары / Проза / Эпистолярная проза / Документальное

Похожие книги

100 знаменитых тиранов
100 знаменитых тиранов

Слово «тиран» возникло на заре истории и, как считают ученые, имеет лидийское или фригийское происхождение. В переводе оно означает «повелитель». По прошествии веков это понятие приобрело очень широкое звучание и в наши дни чаще всего используется в переносном значении и подразумевает правление, основанное на деспотизме, а тиранами именуют правителей, власть которых основана на произволе и насилии, а также жестоких, властных людей, мучителей.Среди героев этой книги много государственных и политических деятелей. О них рассказывается в разделах «Тираны-реформаторы» и «Тираны «просвещенные» и «великодушные»». Учитывая, что многие служители религии оказывали огромное влияние на мировую политику и политику отдельных государств, им посвящен самостоятельный раздел «Узурпаторы Божественного замысла». И, наконец, раздел «Провинциальные тираны» повествует об исторических личностях, масштабы деятельности которых были ограничены небольшими территориями, но которые погубили множество людей в силу неограниченности своей тиранической власти.

Валентина Валентиновна Мирошникова , Илья Яковлевич Вагман , Наталья Владимировна Вукина

Биографии и Мемуары / Документальное