К. М. Симонов

Но значение журналистской работы для творчества Симонова определяется не столько тем, что из отдельных очерковых набросков вырастал эпизоды или сюжеты художественных произведений [5], сколько той ролью которую она сыграла в становлении художественных принципов писателя: она создала во многом его стиль — стиль репортажа, скупой очерковой изобразительности, формы нагой, лишенной метафоричности и ассоциативности прозы. В сочетании со скрытым лиризмом, который идет от Симонова-поэта и присутствует всегда в его творчестве, о чем бы он ни писал,— «очеркизм» и создает тот стиль Симонова, где сдержанность и скупость мужественной прозы могла бы стать самодовлеющей, если бы не смягчалась взволнованным голосом автора.

«Сейчас,— писал Симонов в 1938 г.,— настойчивей, чем когда бы то ни было, от поэзии требуется создание больших эпических полотен, могучих характеров, героических сюжетов» [6]. В эти годы и была оформлена внутренне целостная и единая для всего творчества Симонова тема — тема мужества:

На старой, милой нам земле

Есть много мужества. Оно

Не в холе, воле и тепле,

Не в колыбели рождено.

Лишь мещанин придумать мог

Мир без страстей и без тревог…

(«Мурманские дневники», т. 1, стр. 371)

Острое ощущение надвигающейся войны придало произведениям Симонова своеобразную героическую тональность. Личный опыт писателя (Симонов принимал участие в боях на озере Халхин-Гол в качестве сотрудника газеты «Героическая красноармейская», 1939) обогатил их непосредственностью и искренностью лирического чувства. По признанию критики, творчество Симонова кануна войны выражало «в наиболее простой и зрелой форме основной характер и направление нашей военной поэзии того времени. Это было направление по преимуществу лирическое, рисовавшее войну не в плане батальной героики, а в плане личном, со стороны ее участника, со всеми его переживаниями, впечатлениями и размышлениями» [7]. От имени этого героя Симонов говорил:

Наше время еще занесут на скрижали.

В толстых книгах напишут о людях тридцатых годов.

Удивятся тому, как легко мы от жен уезжали,

Как легко отвыкали от дыма родных городов.

(Т. 1, стр. 56)

Но только в первых поэмах— «Победитель» (1937), «Суворов» (1938-39) — этот мужественный характер совпадает с личностью исторически прославленной. Желание Симонова сделать, как тогда же увидели современники, из своего героя типический портрет времени, с близкими, почти автобиографическими чертами своего поколения не только противостояло тенденции к монументальности, но, наоборот, заставляло вглядываться в мужество в его рядовом, обыкновенном проявлении. Так в портрете лиричного героя Симонова появились неожиданные для читателя 30-х годов оттенки. Они заявили о себе попыткой Симонова воссоздать драматичность чувств мужественного человека. Это прозвучало не только в поэме «Пять страниц» (1938), но и в стихах «монгольского» цикла, написанных во время участия Симонова в боях на озере Халхин-Гол в 1939 г. Полемизируя с мещански-благополучным представлением о жизни, с «телячьим оптимизмом», Симонов, как говорил он о себе во время войны, еще в те годы «старался доказать, что война будет тяжелой и суровой войной» [8].

Своеобразной декларацией такого нового и несколько неожиданного для мироощущения конца 30-х годов взгляда на героизм стало стихотворение Симонова «Танк»:

Когда бы монумент велели мне

Воздвигнуть всем погибшим здесь, в пустыне,

Я б на гранитной тесаной стене

Поставил танк с глазницами пустыми;

Я выкопал его бы, как он есть,

В пробоинах, в листах железа рваных,—

Невянущая воинская честь

Есть в этих шрамах, в обгорелых ранах.

На постамент взобравшись высоко,

Пусть как свидетель подтвердит по праву:

Да, нам далась победа нелегко,

Да, враг был храбр.

Тем больше наша слава.

(т. 1, стр. 59-60)

Но драматизм чувств центрального симоновского характера — героического, мужественного человека — нес на себе отчетливую печать мироощущения эпохи. Предчувствие неотвратимого столкновения с фашизмом стимулировало общественную активность человека. В 1935 г. Симонов писал: «Над светом летят только два ветра, над миром бьются только две песни…». Так вырастало контрастное ви́дение мира. И симоновский психологизм долгое время был мечен этой приметой эпохи.

Основной формой раскрытия драматизма человеческих чувств стал в творчестве Симонова контраст, при котором как бы опускаются промежуточные звенья психологического процесса и который был призван противопоставлением выделить то, что казалось автору особенно значительным и важным. «Черно-белый» драматизм, который при этом возникал, создавал впечатление контурного рисунка в изображении характера.