К. М. Симонов

Пытаясь показать внутренний мир человека во всей сложности и подчас неразрешимости волнующих его проблем, Симонов видел в этой сложности в основном полярные, контрастные тона и краски: жажда покоя и тишины смертельно уставшего, изгнанного с родины человека сталкивалась с настойчивой аппеляцией товарищей к его патриотическим чувствам и завершалась их победой («Изгнанник»); любовь к товарищу приходила в противоречие с чувством любви к родине, и этот драматический конфликт разрешался гибелью товарища от руки друга («Рассказ о спрятанном оружии») и т. д.

Характеры, изображаемые писателем, раскрывались в резком, обнаженном конфликте, не знающем середины. Его герои немедленно должны были решить, куда и с кем идти. Поэтому рядом с главным героем Симонова часто появлялся антипод — человек, который олицетворял возможность противоположного пути, противоположного решения: если Сергей Луконин решителен, смел и дерзок, то рядом с ним стоит умный, чуткий, но пассивный Аркадий Бурмин, которому недостает луконинской активности и решимости («Парень из нашего города»); если Алеша Марков бескорыстен и щедр («История одной любви»), то Ваганов эгоистичен и расчетлив; если Лиза ждет Ермолова («Жди меня»), то рядом с ней возникает Соня, которая не верит в возвращение своего мужа; если Смит отказался продать душу за деньги и не хочет лгать («Русский вопрос»), то рядом с ним выведена фигура перерожденца Гульда («Мы с тобою два разных человека и, если хочешь, две разных Америки»,— говорит ему Смит). Этот способ изображения характера придавал ему своеобразную публицистическую остроту, четкую социальную определенность замысла, силу непосредственного эмоционального воздействия. Развитие характеров подобно было саморазвертывающейся пружине — их движение стремительно, но несколько однолинейно развертывалось в одном направлении. Именно поэтому в них была так ощутима «плакатная», «графическая» четкость, которую неоднократно отмечала и довоенная и послевоенная критика [9].

В портрете мужественного человека у Симонова неподдельна и сильна «общественная взволнованность» героя, живое внимание к социальному смыслу совершающихся событий. Эту общественную активность писатель подчеркивает введением альтернативы — личное или общее, которая встает перед его героями. Она звучит уже в словах Сергея Луконина, сказанных им в минуту большого счастья, душевного подъема: «Все-таки, знаешь, Вано, вдруг бывает такая минута в жизни, когда уехать дороже всего (кивнув на дверь, за которой скрылась Варя). Всего. Даже этого». Его отъезды в танковую школу, в Испанию и Монголию драматически совпадали с теми моментами, когда счастье быть вместе казалось близким и реальным. Но он уезжал, и Варя, как и друзья Сергея, как читатели и зрители этой пьесы, понимали, что таков уж характер Сергея — с беспокойной страстью к подвигам, с романтическим порывом к борьбе — таково время.

В сущности, эта же дилемма встает и перед героем одного из последних произведений Симонова — Серпилипым («Солдатами не рождаются»): даже узнав о смертельной болезни жены, он откладывает поездку в Москву, потому что долг обязывает его быть во время предстоящего боя на своем месте.

Способность человека встать выше житейски понятной тяги к спокойствию и удобствам быта вырастает у писателя в основной критерий оценки человека, помогая воссозданию облика солдата, борца и строителя, воспроизводя атмосферу сдержанных расставаний, скупых прощаний, мужественной грусти по оставленным дома любимым.

Соприкосновение с реальностью Великой Отечественной войны, в которой Симонов принимал активное участие, не только не упростило представления писателя о человеке, но позволило ему встать в позицию сопереживания по отношению к своему герою, установить с ним лирический контакт.

«Успех пьесы,— писал Симонов в предисловии к английскому изданию пьесы «Русский люди»,— не в ее литературных достоинствах, а прежде всего в том, что когда я писал эту пьесу в трудные дли моей страны дни, я ставил себе задачей подсмотреть в людях, с которых я писал, именно те качества, те душевные свойства, которые, укрепляясь и вырастая, сделали впоследствии из этих людей победителей» [10].

Посвященная героическим боям на Волге повесть «Дни и ночи» (1943) с резким несоответствием ее «спокойного» тона напряжению войны была воспринята современниками как своеобразная линия художественного постижения мира. Писатель искал своего героя не в фанфарном громе баталий, но в темноте ночных дозоров, на лестничных клетках простреливаемых домов, на отдыхе после боя (стихотворение «У огня», пьесы «Русские люди», «Так и будет», повести «Дни и ночи», рассказы «Третий адьютант» и «Кафе «Сталинград» и др.).