К нам осень не придёт (СИ)

— Там, по-моему, ещё ничего не кончилось. Вроде говорят, всё происходит, как должно быть, но я не хочу…

В коридоре прозвучали торопливые шаги и голос Катерины Фёдоровны: «Владимир Андреевич!» Левашёв и Анна одновременно вскочили.

— Ну что? Что?!

— Владимир Андреевич, вы бы зашли хотя бы на минуту к Элен, — мачеха поджала губы и тяжёлым взором уставилась на Анну. — Ваше сочувствие нужно ей сейчас куда больше, чем Анет.

Владимир вздохнул и с несчастным видом поплёлся за тёщей. Анна посмотрела ему вслед: даже со спины обычно подтянутый, уверенный в себе граф казался сконфуженным, аж сутулился. Неужели же он и вправду испытывает к Елене какие-то чувства? Или просто такая роль ему слишком непривычна и не комфортна?

Анна неслышно вышла на галерею, что опоясывала второй этаж; она заметила, как внизу мачеха едва ли ни силком втолкнула Владимира в комнату Элен… Некоторое время было тихо, потом раздался крик несчастной Елены — Левашёв пулей вылетел обратно в холл. Лицо его было брезгливо перекошено; прикусив губы, не попадая руками в рукава, он напялил сюртук, схватил цилиндр и опрометью выскочил из дома.

Великий Боже! Анна вдруг подумала, а ведь Элен и вправду может умереть! Нет, не в силах она больше здесь оставаться и беспомощно прислушиваться! Она кинулась к себе, схватила накидку и шляпу, бесшумно сбежала по лестнице. Уже выходя, Анна вздрогнула и обернулась: ей показалось, что спину её точно прожгло углём — до самого сердца. В холле стояла Катерина Фёдоровна и смотрела ей вслед: светло-серые глаза её сверкали, прямо как и давеча, во время их разговора, острой, непривычной ненавистью — Анне показалось, что мачеха сейчас набросится на неё и начнёт душить… Вскрикнув от испуга, она выбежала из дома под дождь.

* * *

Вечерело, и ветер мало-помалу прекращал швырять крупные капли воды ей прямо в лицо. Анна промокла и брела по тихим узким улочкам Бадена в полном одиночестве. Она не знала, сколько времени прошло с тех пор, как она выскочила из дома, но содрогалась при мысли, что надо вернуться. Анна вспоминала прощальный взгляд Катерины Фёдоровны, и зубы у неё начинали выбивать дробь. Отчего-то ей казалось, что если с Еленой плохо — она избегала про себя слова «умерла» — то мачеха, у которой разум помутится от горя, непременно проберётся к ней в комнату с ножом и зарежет её спящую…

Анна потрясла головой и провела влажными перчаткам по лицу. Господи, что за глупые мысли?! С чего это Катерине Фёдоровне убивать её? Она не разбойница! Но рассуждения были бессильны перед иррациональным страхом. Мачеха сама открыто признала, что ненавидит её; и она так явно перепугалась, когда Анна начала спрашивать об Алтын.

«Она точно что-то знает, — подумала Анна, — но зачем это скрывать, когда столько лет прошло? Ведь теперь-то уж никто её не накажет. Папенька рассказывал, что едва не велел их с нянькой высечь тогда за нерадивость, да раздумал: не того ему было…»

Стараясь восстановить в памяти немногие известные ей события, связанные с матерью, как можно точнее, Анна не заметила, как забрела в какой-то не то парк, не то лесок на окраине города. Наступили сумерки, дождь моросил усыпляюще-монотонно; Анна вдруг осознала, что давно идёт наугад и понятия не имеет, в какой стороне их дом. Вокруг тихо шелестела молодая листва, было не холодно, но очень сыро, дорожки под ногами превратились в тропинки, покрытые лужами, а её ноги в кожаных ботинках давно промокли.

Сначала Анна не испугалась: ей казалось, стоит повернуть по тропинке назад, и она скоро выйдет из леса — но это оказалось не так. Тропа прихотливо извивалась и взбиралась куда-то вверх, и вместо того, чтобы вернуться в долину, Анна очутилась на горном склоне. Она пошла быстрее, чтобы достигнуть вершины горы и осмотреться, однако времени на подъём ушло много — вокруг начало темнеть.

Ни души! Анна стояла, стиснув руки в насквозь мокрых перчатках и вглядывалась в тусклые огоньки внизу. Она слишком плохо знала окружающую местность, чтобы определить отсюда, точно ли это Баден или же какой другой городишко? Но так или иначе надо было скорее спускаться и выбираться к людям — не может же она ночевать здесь, в горах! Она пойдёт быстро, как можно быстрее, через четверть часа будет уже внизу — а там наймёт экипаж и доберётся, наконец, домой.

Спускаться по раскисшей от дождя тропинке оказалось очень трудно — труднее, чем подниматься — да ещё и небезопасно. Анне стоило уже очень больших усилий сдерживать панику; она понимала, что бежать нельзя: она может поскользнуться и переломать ноги, а рассчитывать на чью-то помощь тут не приходилось. Однако гораздо сильнее её пугала сгущающаяся темнота. Вот ещё немного — и она совсем перестанет различать, куда ступает.