К нам осень не придёт (СИ)

Что касалось незнакомого ему жениха Софьи Нарышкиной, тут ещё тоже следовало поразмыслить. Если тот окажется настойчив, сложностей не избежать; как бы ему, Владимиру, не пришлось бы принимать вызов на дуэль. Софья говорила, что жених ни капельки ни влюблён в неё, но она могла и ошибаться. Владимир поморщился при этой мысли: он не был трусом и обладал достаточно азартным характером, чтобы рискнуть, если многое поставлено на карту — но тут пока что слишком всё неопределённо. А рисковать попусту ему очень не хотелось; значит, с женихом до некоторых пор лучше не связываться. Ещё он подспудно надеялся, что мать Нарышкиной не станет слишком неволить Софью — Владимир прекрасно видел, как та печётся за свою дочь и боится её расстроить. Авось, и без дуэли как-нибудь обойдётся.

Значит, главной преградой к будущим свершениям остаётся Анна. Вот было бы хорошо, если бы она просто исчезла, подобно своей маменьке! И не пришлось бы марать руки и подвергать себя страшной опасности…

Но как можно заставить её уйти добровольно? Анна не религиозна, не склонна к умопомешательству и внушению, а ещё она весьма дерзка и упряма. Смешно будет просить её удалиться в монастырь и дать ему свободу! Оскорблений с его стороны она не испугается, измены её не волнуют…

Левашёву расхотелось ехать домой: там придётся общаться с Еленой и делать вид, что его очень интересуют её пространные рассказы о малышах. Не то чтобы собственные дети были ему безразличны — но зачем же постоянно обсуждать каждую деталь их существования? Владимиру казалось вполне достаточным, если дети живы, здоровы и накормлены; больше тут и говорить не о чем.

И он решил завернуть в какую-нибудь приличную кондитерскую, выпить чаю или кофею, просмотреть свежие газеты и поразмыслить в тишине. Владимира томила жажда действия, он понимал, что медлительность нынче не сыграет ему на руку, но в то же время это самое «действие» было настолько ужасным, что даже про себя он не отваживался облекать мысли в слова.

Он должен придумать, как избавиться от Анны. Придумать не когда-нибудь, а как можно скорее — сегодня. Сейчас.

Дождь всё лил, не переставая, барабанил по крыше кареты; на Невском было много экипажей, ехать приходилось медленно, чтобы лошадь не оступилась на скользкой мостовой — озябшие, вымокшие извозчики и кучера беспрестанно перекрикивались и бранились между собой. Вскоре карета и совсем застряла. Левашёв кивнул сидевшему рядом с ним Денису — тот давно уже сделался ему скорее наперсником, чем лакеем — и велел кучеру остановиться рядом с кондитерской Вольфа и Беранже, что находилась на углу Невского и Мойки, в доме купца Котомина.

Очень приятно было после проливного дождя очутиться в красивом, чисто выметенном и тёплом зале, но сегодня Владимир вошёл скорым шагом, озабоченно поглядывая по сторонам: ему не хотелось встретить знакомых. Он присел за отполированный до блеска столик в углу, спросил горячего шоколада и миндального печенья — а затем велел принести бумагу, перо и быстро начал писать.

— Отвезёшь это моей супруге — да смотри, чтобы прямо в руки отдал! Затем возвращайся.

— Прикажете подождать ответа? — почтительно спросил Денис, принимая письмо.

Владимир подумал.

— Ответа может и не быть. Возможно… Возможно, Анна Алексеевна захочет поговорить лично — тогда доставишь её сюда.

Слуга поклонился и вышел.

* * *

"Уважаемая Анна Алексеевна! Я отлично понимаю, какую проявляю самонадеянность, обращаясь к Вам после того, что произошло вчера. С моей стороны будет теперь глупо просить прощения: я вёл себя не как подобает мужчине и дворянину — я не снимаю с себя вины, только лишь хочу молить Вас не отвергать мои попытки хоть немного наладить нашу жизнь и искупить своё недостойное поведение. Я же, в свою очередь, клянусь Вам, что больше подобного не повторится. Пусть между нами нет любви и дружбы, пусть наш брак был ошибкой, совершённой по неведению и спешке — однако я всё же глубоко уважаю Вас и надеюсь, что когда-нибудь Вы всё-таки смилуетесь и сможете если не принять меня, как супруга, то хотя бы простить, как несчастного, потерянного человека.