Сердце у неё упало. Значит, князь Полоцкий, как и её отец, до безумия влюблён в Алтын Азаматовну! Анна не думала сейчас, как дурно с её стороны ревновать к пропавшей матери, которой, возможно, и в живых нет — она лишь чувствовала, что отчаянно несчастна. И когда Полоцкий удалился, пообещав сделать всё, чтобы они вскоре увиделись, настоящей радости она не испытала.
Она проводила Вацлава Брониславовича и доктора до передней; уже когда Полоцкому подавали плащ и князь протянул за ним руку, стоя к ней в профиль — какое-то неясное воспоминание мелькнуло в её мозгу… В передней было достаточно темно, свет исходил только от шандала с пятью свечами. Этот решительный профиль, длинные тёмные волосы, тени на бледной коже, вскинутая рука…
Анна бросилась наверх, к своим картинам — тем, что были спрятаны в нише и не показывались никому. Это должно быть где-то здесь… Она не вспоминала про тот случай уже давно, ведь с тех пор произошло столько событий: смерть отца, свадьба, рождение близнецов… И когда увидела впервые князя Полоцкого и услышала его голос, ей, разумеется и в голову не пришло…
Вот! Вот оно! Ну, господин Полоцкий, что вы на это скажете?
Перед ней была её старая картина, написанная сразу после помолвки с Владимиром. Теперь ей было непросто восстановить в памяти те события, но Анна припомнила, что, кажется, к ней прилетал ворон, а потом — потом была та странная болезнь, галлюцинации, борьба с кошмарными видениями, и наконец — картина, где поселяне гнали чернокудрую девушку и собирались побить её камнями. Только лишь один человек вступился за неё…
Анна отступила на шаг назад, придирчиво вглядываясь в фигуру князя на картине. Разумеется, это он — только одет в простую крестьянскую рубаху, телогрейку, на ногах — онучи и лапти. За все сокровища мира она не смогла бы ответить, почему изобразила Вацлава Брониславовича в таком облачении — и как у неё вообще получилось написать именно его.
Она перевела взгляд на портрет матери. Казалось, Алтын неотступно следила за ней и ласково улыбалась при этом. Анна смотрела на неё долго-долго, так, что ей почти начала слышать голос Алтын; к ней даже пришла уверенность, что, если бы она где-то наяву услышала этот голос, то непременно бы его узнала.
И мало-помалу перед её внутренним взором вспыхнули новые образы; Анна прикрыла глаза, чтобы лучше запомнить то, что запечатлело воображение — это было так ярко; её рука только успевала воплощать увиденное на холсте.
Крестьянская изба, просторная, чисто выметенная, с дубовыми лавками, добротным и крепким столом… В окно льётся свет луны, на полатях спят дети, за занавеской, вероятно — родители. Одна из дочерей — высокая тоненькая девушка-подросток с пышными чёрными кудрями только что встала с постели: ей не спится. Она стоит перед зеркалом, разглядывая себя; лица её не видно, но по напряжённой позе, по тому, как она всматривается в своё отражение ясно, что она чего-то боится. Льняная рубашка почти соскользнула с её плеча; девушка протянула руку, чтобы поскорей поправить лёгкое одеяние. Девушка с чёрными кудрями не видит, что одна из её сестёр не спит, а прищурившись, украдкой наблюдает. Она тоже юная, зеленоглазая, с ярко-рыжими волосами. Анна уже знает её, знает, что она — соперница той, что у зеркала. Она ненавидит её и следит за каждым её шагом… И если ей представится возможность отомстить, убрать ту с дороги — ради этого она пойдёт на всё.
* * *
Стоял один из тех прозрачных до хрустальности ясных осенних дней, когда после предутренних морозов на пожухлой траве выступала пушистая изморозь, а лошадиные копыта цокали по мёрзлой земле звонко и радостно. Солнце всё ещё светило ярко, но уже не грело, листья облетели, а убранные поля будто источали осязаемый, тяжеловесный покой. В такие дни казалось, что и будущая зима будет ясной, морозной и солнечной, весна — весёлой, а лето роскошным и щедрым на всевозможные дары.
Усадьба господ Завадских, куда чету Левашёвых пригласили на псовую охоту, оказалась большой: с господским домом, многочисленными сараями и службами, ухоженным садом. За оградой сада находились луга, лес, принадлежащий хозяевам поместья, отъезжие поля и речка. Эти места славились своей охотой, и Завадский-старший весьма гордился такими роскошными угодьями.
Анна, одетая в нарядную светло-синюю амазонку, впервые воочию наблюдала такую забаву, и вначале всё это было ей в новинку и развлекало. Она дивилась на своры изящных высокомерных борзых — такие красивые и сдержанные, они оказывались страшны, когда надо было брать добычу. А гончие, нетерпеливые и громкие! Вся свора непрестанно лаяла на разные голоса; Завадский объяснил, что его доезжачие умеют по голосу отличить любую собаку в своре.
Анна с несколькими приглашёнными дамами принимала участие лишь в выезде на поля — затем они должны были прогуливаться по окрестностям и издалека наблюдать, как лихая свора вместе с всадниками понесутся за дичью. Ещё с утра слуги хозяина разведали нахождение большого количества лис в округе: на них-то и должны были напасть нетерпеливые гончие и борзые.