К несчастью, только ты...

Зачем вон там выломаны рамы? Почему скособоченно висят двери? А эти сорванные карнизы — почему не до конца сорваны, а свисают угловато, ржаво скрежеща на ветру? Кто трудился, обрывая обои на стенах разоренных комнат, чего ради? Чтобы ветер полоскал разноцветные лохмотья? Ведь ни лесов еще, ни крана… И неотвязно ощущение, что никто ничего тут не рушил и не увечил специально, а произошло это с домом само собою, когда покинули его жильцы. Умер дом. Его воскресят, омолодят, заменят его нутро, но это будет уже иная жизнь: иные ритмы, иные звуки, иной воздух в жилых его ячеях. А старой жизни — конец. Тлен пятнает дома, отданные под капремонт. Не потому ли так прельщают они киношников для съемок сцен разрухи и беды, не потому ли изолируют такие дома от всего живого, огораживая заборами?

И здесь начали гнать забор, немного не доведя его до того дома, напротив которого стоял Глаголев.

Глаголев вдруг почувствовал, что за ним следят, что за ним кто-то неотступно наблюдает. Озираясь, он вертел головой.

— Контакт неизбежен, Смоли! Объект был в Векторе Хейса! — услышал он звонкий женский голос. Теперь-то не в прострации и бездумье, а отчетливо услышал. А вот и второй, чуть с хрипотцой голос:

— Чем это кончится для него, Конта, ты подумала? Десять дробь два! Объект иррационален. При таких параметрах он выложится весь! Оставь его, Копт!

— Может, ты предпочитаешь нижнюю десятку здешнего торгуна… торгунца… или как их тут называют?

— Скажи еще — торгонавта! Нет, не предпочитаю. Но если объект настолько иррационален…

Банечка ошалело оглядывался, силясь понять, откуда звучат эти взволнованные женские голоса.

— Ты ведь знаешь, сколько времени осталось нам в этом хроношлюзе! звучало откуда-то из стены. — Декомпрессия давно завершена. Покидать поплавок, так и не использовав попытки! Я бы пошла на контакт с любым здешним прошложителем. В конце концов это их время. Это их дело. Смоли!

— Но его параметры… Ты подумала об Инструкции, кланта?

— И пусть! Мне известен самый существенный пункт Инструкции: лучевка на хронопоплавке может быть только одна. В луч попал он, и выбирать нам просто не приходится!

Глаголев уже не вертел головой, однозначно уставившись на стену дома. Что за голоса? Не о нем ли этот странный спор?

— Алло! — крикнул Ванечка, глядя на блин номерного знака. — О чем речь?

— Что ж, Конта, пусть будет по-твоему, — услышал он. — Прошложитель с зонтом! Стойте на месте и, пожалуйста, не пугайтесь.

«Прошложитель… — успел усмехнуться Глаголев. — А что? Точно: все в прошлом…» И вздрогнул, и чуть было не прянул в сторону: так неожиданно за ближайшим высоким штабелем кирпича появились две девушки з строительных робах и касках. Как из-под земли выросли, как из воздуха сгустились. Одна держала в руках заляпанное известкой ведро, у другой через плечо на ремне висел незнакомый Глаголеву, малярный видимо, агрегат с блестящим чешуйчатым шлангом.

— Привет, девочки, — произнес Глаголев несколько нервно. — Что же вы, рыбоньки, пугаете прошложителя с зонтом? И не о нем ли у вас спор?

Не отвечая, они подошли к нему.

«Вот это да… — подумал Ванечка. — Вот ведь какие бывают…»

И показались они ему в первый момент близнецами-сестрами, разительной, божественной красоты. Вглядевшись же, понял он, что нет, не близнецы, и что не в красоте, пожалуй, дело, а просто одинаковый отсвет чего-то редкого, ну да — одухотворенности, нежного какого-то обаяния лежит на несхожих этих лицах. И доводилось ли ему прежде видеть такие лица?

«Какая прелесть, — думал Глаголев, — бывает же…»

— Дробь два у вас не я ли? — меж тем спрашивал он чуть кокетливо. Подхожу под ваш строительный ГОСТ, а?

— Десять дробь два, — с нажимом на первом слове уточнила та, что повыше, та, что держала ведро. — В десятке вся причина, щедросердый! — Она, улыбаясь, разглядывала Глаголева.

Вторая разглядывала его сосредоточенно и неулыбчиво.

— Как ваше имя? — спросила она хрипловато.

— Иван, — охотно отрекомендовался Глаголев, — Иван Андреевич, принимая во внимание ваш юный возраст. («Ишь, как игриво…» — тут же одернул он себя.)

— Смоляна, — наклонив голову, назвалась неулыбчивая. — Конта, — указала она на спутницу. Рук протянуто не было. — Да, да, странные имена, понимаю, предупреждая глаголевскую фразу, проговорила эта самая Смоляна. — Многое вам теперь покажется странным, Иван. Но не нужно пока вопросов, ладно? — Она впервые улыбнулась. — Постепенно вам все…

— Иван, — перебила спутницу та, что была названа Контой, — у вас есть с собой деньги? Вы можете купить и быстрее принести нам сюда золото, Иван?

Сказано это было с милой непосредственностью… Ошеломленный Глаголев молча вытаращился на нежнолицую богиню, задавшую дикий этот вопрос и нетерпеливо ждущую ответа. Ответа ждала и та, как ее — Смоляна, за миг перед тем дергавшая подругу за руку.

Ай да красотки со стройки! Этак к нему и в Монтевидео не подступались тамошние богини во время стоянок…

Очарование девушек стремительно тускнело в глазах Глаголева.

— А что, — ядовито спросил он, — серебро никак не подойдет? Ужели только золотом берете?